Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава двадцать пятая

Очень характерно одно его письмо к Екатерине Петровне, написанное в июле 1939 года: «Начну с того, что, проводивши тебя в 7 часов, в 9 часов начал переписывать «Элегию». Написал «даму в белом», позвал Наталью (младшую дочь Наталью Михайловну), спрашиваю: лучше или хуже, говорит «хуже»; прогнал, а сам, не будь плох, все стер (бес-то все шепчет в ухо: соскобли старую фигуру, соскобли,- а я все молчу). То был час второй. Пообедал, поспал, стал писать, «даму в черном», был час шестой, звонит Е.П.Разумова, я едва ворочаю языком, продолжаю писать, написал, позвал судью - Наталью.- «Это, - говорю, - лучше?» Говорит: «Лучше, но старое все же было лучше». Прогнал, решил из черной дамы сделать темно-синюю. Сделал, был час 9-й. Бросил, пошел кисти мыть, ноги едва волочу. Просидел десять часов!! Звонит Н.В.Власов, прошу. Собирается молодежь, среди них и Н.В. Выгоняю всех, оставляю Н.В. и прошу его сказать «по совести», что и как. Показываю «Элегию». Он в ужасе, все испортил. <...> Говорю, как все уйдут <...> сейчас же все сотру. К часу ночи картина была восстановлена, и я уснул сном младенца». Все это не оставалось, конечно, безнаказанным для его здоровья, однако не выбивало надолго из привычной колеи. В том же письме он сообщал Екатерине Петровне о своем первом знакомстве с В.И.Мухиной, которую привел к нему в гости В.С.Кеменов, бывший директором Третьяковской галереи. Видимо, уже тогда предполагалось, что Нестеров будет писать портрет Мухиной.

«Впечатление хорошее, - писал художник. - Мухина - полная, нарядная, лет пятидесяти (ее слова), умная, очень занятная... Решено, что портрет начну (взаимная симпатия), когда она приедет, отдохнув где-то на юге... Сговорились повидаться до отъезда у ней в мастерской. Повторяю, лицо «законченное», приятное, черты лица мелкие, но своя манера держаться и, кажется, есть за что уцепиться... Сейчас думаю, не отложить ли Одессу до весны, а сентябрь отдать Мухиной. Размер полотна не меньше Держинской».
А в письме к П.Д.Корину мы читаем: «Она интересна, умна, хотя, может быть, слишком специалистка своего дела, вся в нем, в деле. Внешне имеет «свое лицо», совершенно законченное, русское, с мелкими чертами. Руки чешутся написать ее». Поездка в Одессу, а следовательно, и портрет Филатова были отложены не только из-за Мухиной. События, одно серьезнее другого, следовали друг за другом - 1 сентября 1939 года фашистская Германия вторглась в Польшу - началась вторая мировая война. 3 сентября премьер-министр Великобритании Чемберлен от имени своего правительства объявил о состоянии войны с Германией. В течение нескольких дней в орбиту войны был втянут ряд больших и малых государств. В начале октября 1939 года немецкое командование приняло решение о вторжении во Францию.

Нестеров писал своему зятю, Ф.С.Булгакову, мужу Натальи Михайловны, 15 сентября 1939 года: «По обстоятельствам времени я отложил свою поездку в Киев - Одессу. Не такое время, чтобы можно было разъезжать в мои семьдесять семь лет. Буду сидеть дома, и если здоровье позволит, то попробую написать у себя же дома одну интересную особу. Попробую еще раз испытать, что осталось пороху в моей старой пороховнице...».
Нестеров высоко ценил талант Веры Игнатьевны Мухиной, ему очень нравилась ее скульптурная группа «Рабочий и колхозница». Завершавшая павильон СССР на Международной выставке 1937 года в Париже скульптура стала впоследствии олицетворением Советской страны, ее стремительного движения, ее новых людей. Нестеров считал Шадра и Мухину настоящими, может быть, единственными ваятелями, однако усматривал разницу между ними, говорил, что Шадр талантливее и теплее, а Мухина - умнее и мастеровитей.
Художник вскоре отказался от мысли писать портрет у себя дома и поставил непременным условием, чтобы Вера Игнатьевна позировала ему во время работы в своей мастерской. 25 октября 1939 года он рассказывал Дурылину: «А я начал Мухину. Что-то выходит. Я ее помучил: так повернул, этак, а ну, поработайте-ка! Чем вы работаете?
- Чем придется: пальцем, стекой.
Как принялась над глиной орудовать - вся переменилась.
- Э! - думаю. - Так вот ты какая! Так и нападает на глину: там ударит, здесь ущипнет, тут поколотит. Лицо горит. Не попадайся под руку: зашибет! Такой-то ты мне и нужна.
Вот так и буду писать. Это куда труднее Держинской. Не оборвусь ли?»

Первоначальный карандашный набросок, сильно вытянутый по вертикали, изображает Мухину стоящей около возвышающегося над ее головой скульптурного бюста. Нестеров не был удовлетворен этим рисунком, находил фигуру Мухиной вялой, холодной, равнодушной к своему делу, считал, что много места занимает скульптурный бюст, который он называл «истуканом». В окончательном варианте он полностью отошел от рисунка. Однако работа над портретом в 1939 году не была продолжена. Возобновилась она только на следующий год, да и то не сразу. Поздняя осень с ее темнотой очень мешала работе. К тому же Нестеров крайне утомлялся на сеансах, позируя П.Д.Корину. Корин писал своего учителя в небольшой узкой комнате с одним окном, которая служила спальней Нестерову. Писал долго, с большим напряжением. Портрет был связан не только с личным желанием Корина. Комитет по делам искусств вынес решение о создании галереи «знаменитых людей», в числе которых было и имя Нестерова. Многие художники оказались привлеченными к этому делу, а Корину было предложено написать портреты актеров Московского Художественного театра В.И.Качалова и Л.М.Леонидова, академика Н.Ф.Гамалея, писателя А.Н.Толстого и М.В.Нестерова.