Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава седьмая

Но цель его была другая - ему нужна была Равенна. Равенна оказалась мертвым городом - грязным, скучным, душным, без всякого движения. То здесь, то там можно было видеть расклеенные траурные извещения о смерти тех или иных жителей города. Но в этом «мертвом» городе, когда-то бывшем столицей итальянских провинций Византии, сохранились самые прекрасные образцы древних мозаик V-VI веков. Более всего поразили Нестерова своей необычайной жизненностью мозаики церкви Сан Витале, изображающие императора Юстиниана и императрицу Федору со свитой. Были и другие прекрасные произведения - мозаики базилик Сайт Аполлинаре Нуово и Сант Аполлинаре ин Классе (что значит - за городом), сооруженных в честь первого архиепископа Равенны, по преданию считавшегося учеником апостола Петра. Но пребывание в Равенне, как ни были сильны впечатления от искусства, весьма тяготило Нестерова. Художник был один, и плохое знание языков его очень стесняло. Он стремился в Венецию, где надеялся встретиться с земляками. И вот уже знакомая Венеция, в которой и на этот раз ему было необычайно приятно. Каналы и залив в утренние часы радовали тишиной и ощущением спокойствия. Нестеров ездил в Торчелло - небольшое местечко, расположенное на одном из мелких островков близ города. Там был старый собор, построенный в V веке, со знаменитыми средневековыми мозаиками, изображающими Богоматерь Одигитрию и Страшный суд. Однако художнику они не показались истинным проявлением византийского искусства, а, как и мозаики венецианского собора св. Марка, лишь использованием его традиций другими мастерами, пришедшими спустя столетие к рождению нового, опрокинувшего каноны средневековья великого искусства Ренессанса.

В конце августа 1893 года Нестеров возвратился в Россию. Он писал впоследствии: «Я благодарно вспоминаю и эту свою поездку. Много я видел, многому научился, а если и не сумел применить виденного так, как потом казалось, то, значит, или еще не пришло время, или вообще, как часто я думал потом, я не был призван сделаться монументальным храмовым живописцем, оставаясь с самых первых своих картин художником станковым, интимным, каким некоторые меня и до сих пор считают». Зиму 1893/94 года Нестеров отдал работе над нижними иконостасами Владимирского собора. Однако ни упорный труд, ни заграничная поездка, столь много давшая для его формирования, не способствовали сколько-нибудь значительной художественной удаче. Нестеров проработал во Владимирском соборе с 1890 по 1895 год. Его кисти принадлежат четыре иконостаса нижних и верхних приделов (шестнадцать фигур), два запрестольных стенных образа на хорах - «Рождество» (в алтаре южного придела), «Воскресение» (в алтаре северного придела) - и «Богоявление» в крестильне. Придя на леса Владимирского собора еще. совсем молодым художником, Нестеров, естественно, испытал влияние В. Васнецова, многие из его работ исполнены не только под впечатлением, но и по эскизам Васнецова (святые Кирилл, Мефодий, Михаил Митрополит). Но постепенно, путем преодоления и переработки различных влияний (не только национальных, но и зарубежных), путем осмысления всего увиденного им во время заграничных путешествий, художник вырабатывает свой стиль храмового живописца. В период работы во Владимирском соборе, да и после, Нестерова внутренне очень волновали постоянные сопоставления его с Васнецовым, волновало то, что его называли последователем. В письме к сестре, Александре Васильевне, он писал в феврале 1891 года: «Признавая гений Васнецова, колоссальное его значение в будущем, я могу лишь признать себя подражателем его относительно, в той же мере, как я подражаю Франческо Франча, Боттичелли, Беато Анджелико, Рафаэлю, Пювис де Шаванну, Сурикову, и не более, но никак не исключительно Васнецову. И последователь его я лишь потому, что начал писать после него (родился после), по формы, язык для выражения моих чувств у меня свой, и чувства эти исходят не из подражания Васнецову или кому-либо, а из обстоятельств, которые предшествовали моей художественной деятельности».

Образы святых Бориса, Глеба, княгини Ольги отличаются необычным для русского искусства того времени подходом к религиозной живописи. Фигуры святых помещены на фоне русской природы с ее тонкими березками, елочками, рекой, озером, лесом. Художник подчеркивает их чистоту, кротость, нежность. Святые Нестерова осторожно ступают по земле чуть слышной поступью, головы их задумчиво склонились, в глазах тихая радость. Художник постоянно подчеркивает их мягкую благостность, какую-то умиротворенную покорность. Их душевное состояние граничит с мистицизмом. Черты условности, причем условности малоубедительной, далекой от подлинных монументальных форм, постепенно нарастали. Достаточно сравнить образ св. Глеба (1891) с образом св. Варвары, написанным спустя три года, чтобы это стало очевидным. Если в первом из них реальный русский пейзаж составлял основное достоинство произведения, то образ св. Варвары, более удачный в изображении фигуры, отмечен декоративно-условным решением фона.
Нестеров очень дорожил образом св. Варвары. Первоначальный рисунок, моделью которого послужила Елена Адриановна Прахова, полон искреннего чувства. Мягкое, чуть припухлое девичье лицо с широко открытыми глазами подернуто углубленной светлой мыслью, пришедшей откуда-то изнутри. Здесь он позволил себе запечатлеть черты близкого ему человека. Но киевские дамы, и прежде всего графиня С.С.Игнатьева, супруга киевского генерал-губернатора, крайне сему воспротивились. Именитые дамы заявили, что «не могут молиться на Лёлю Прахову», и Комитет обязал Нестерова переписать лицо св. Варвары. Нестеров подчинился (его уговаривал и Васнецов), но изменения во многом определили неудачу образа, над которым художник работал с таким большим внутренним чувством. Художник считал историю со «Св. Варварой» самой крупной неприятностью за все годы работы в соборе. Но у Нестерова были и другого рода неудачи, не связанные с посторонним вмешательством. Стилизация, внутренняя неубедительность, вычурность, порой слащавость присутствуют во многих образах, созданных художником во Владимирском соборе. К ним можно отнести алтарные композиции «Рождество» и «Воскресение», где соседствовали натурализм и мистика, подробная повествовательность и условность. Лишь немногие из образов Владимирского собора подкупают искренностью чувств. В дальнейшем в большинстве религиозных росписей мастера эта искренность исчезает.