Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава двадцатая

Насколько 1924 год был неудачным для Нестерова-художника, настолько следующий - 1925-й - оказался неожиданно успешным. Еще в декабре 1924 года после весьма продолжительного перерыва Нестерова посетил В.М.Васнецов. Их детище, Владимирский собор, в то время перешел к возникшей в 1922 году обновленческой церкви. Обновленцы не пользовались особой популярностью среди верующих, денег у них было мало. Васнецов и Нестеров опасались, что зимой нечем будет топить собор и росписи могут погибнуть. Васнецова к тому же очень беспокоила и судьба других его работ. Он узнал, что его работы, написанные в 1896-1904 годах для храма в имении Ю.С.Нечаева-Мальцева в Гусь-Хрустальном, оказались в руках невежественных людей и им грозила гибель. Обращаясь к П.И.Нерадовскому с просьбой способствовать их приобретению для Русского музея, Нестеров писал: «Как бы ни относилось современное общество сейчас к Виктору Михайловичу Васнецову, как бы оно ни считало себя правым, обвиняя его, что он как мастер не использовал своего огромного дарования и продешевил его, и все же имя это, дорогое многим и сейчас, как символ национального в искусстве, будет особенно чтимо при национальном возрождении самосознания народного и займет ему подобающее место». Видимо, тогда, в конце 1924 года, у Нестерова снова возникла мысль о портрете Васнецова, поразившего его бодростью в свои почти семьдесят семь лет, остроумием, старческой благородной красотой. Но он приступил к работе только в конце лета 1925 года. А в начале года Нестеров начинает писать портрет выдающегося биолога, академика Алексея Николаевича Северцова.

Северцов был всего лишь на четыре года моложе Нестерова. Художник его знал давно, еще по Киеву, где ученый начиная с 1902 года руководил университетской кафедрой зоологии и сравнительной анатомии, встречался с ним в доме Н.Г.Яшвиль. Почти одновременно с Нестеровым в 1911 году Северцов переселился в Москву и стал профессором Московского университета. Северцову доставляли большое удовольствие беседы с Нестеровым об искусстве, они вместе бывали в Третьяковской галерее. Алексей Николаевич, по словам своей жены, Л.Б.Северцовой, считал Нестерова очень умным и тонким человеком, прекрасным знатоком искусства, говорил, что Нестеров мог одним метким словом определить художественную суть произведения. Художник часто бывал у Северцовых и на городской квартире и на даче. Приступив к работе, Нестеров писал Турыгину: «Фигура живописная. Нечто костистое, неуклюжее, схожее со страшной гориллой, но умное и интересное... Пишу всю фигуру, в обычной его обстановке, в кабинете, среди книг». И тут же прибавлял: «Как ни странно, но уже много лет я живу не среди художественной братии, а среди братии ученой - профессоров!» Портрет писался на большом холсте (110X137), был крупнее по размеру, чем многие, созданные художником в те годы. Северцов в это время страдал острым недугом. И это очень беспокоило Нестерова. Когда спустя два месяца отмечалось 35-летие ученой и профессорской деятельности Алексея Николаевича и ему наряду с прочими благами была предоставлена заграничная поездка на год в Англию и в Италию, Нестеров опасался, как бы ученому не пришлось отправиться вместо заграницы на Ново-Девичье. «Жаль будет искренне, - писал он Турыгину в мае 1925 года. - За долгие годы дружбы нашей пережито немало хорошего. Да и вообще сейчас терять сверстников и знакомых особенно тяжело и заметно - еще более становится ясно свое одиночество». Но, к счастью, предположения Нестерова не сбылись. Ученый прожил еще сравнительно долго (Северцов умер в 1936 году), и жизнь его была весьма плодотворна. На портрете Северцов изображен в привычной обстановке, в своем кабинете, в момент беседы. Однако напряженный, внимательный взгляд удивительно умных, чуть скошенных в сторону глаз, сосредоточенность выражения лица делают его внутренне собранным и лишенным спокойствия. Нет спокойствия и в нервных руках. Северцов во время сеансов напоминал Нестерову подстреленного коршуна - столько в его фигуре было скрытого напряжения усталого больного человека. Композиция портрета необычна для Нестерова. Она лишена той пространственности, которая, как правило, была свойственна его работам. Фигура человека приближена к зрителю и занимает почти всю плоскость полотна. Нестеров сосредоточивает основное внимание на лице и глазах, они и привлекают прежде всего. Интерес к изображению конкретного человека, интерес к его лицу, к его характерному психологическому состоянию уже говорит о том, что художник начинает пристальнее относиться к чисто портретной задаче.

Его портреты, созданные до революции да и в первые годы после нее, могут быть по праву названы сюжетными картинами. Они и получали сюжетное название (порой у публики, порой у самого Нестерова) - «Философы», «Мыслитель», «Амазонка», «Девушка у пруда». Портрет Северцова трудно назвать иначе - настолько он остро характерен, настолько обладает сходством с оригиналом. В апреле 1925 года Нестеров принимается за портрет другого близкого ему человека - Павла Дмитриевича Корина, давнего своего помощника еще по работам в Марфо-Мариинской обители. Однако сеансы были прерваны и возобновились лишь в июне, уже в мастерской П.Д.Корина, которая помещалась тогда на чердаке одного из арбатских домов. Нестеров хотел попробовать свои силы, прежде чем начать портрет В.М.Васнецова. «Вот выйдет ваш портрет, - говорил он Павлу Корину, - тогда решусь писать и Виктора Михайловича, а не выйдет - нечего старика мучить».