Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава вторая

В те годы Нестеров часто посещал галерею П.М.Третьякова. Ему стали близки не только передвижники, он познакомился с искусством Левицкого, Боровиковского, Кипренского, Карла Брюллова. Однако самое большое впечатление уже в те молодые годы на него производил Александр Иванов. И этим возникшим и оставшимся на всю жизнь чувством он обязан также Перову, посылавшему своих учеников в Румянцевский музей смотреть «Явление Христа народу». «Меня, мальчишку восемнадцати лет, - рассказывал Михаил Васильевич С.Н.Дурылину, - заставлял писать в натуральную величину мальчика, выходящего из воды». Однако Нестеров, несмотря на свою привязанность к Училищу, к Перову, к товарищам, несмотря на одобрение, которое вызвали «го первые шаги, не чувствовал внутреннего удовлетворения. «Время шло, а я все еще не мог сказать себе, что скоро будет конец моему учению. Хотя и видел, что меня считают способным, но меня «выдерживали» и медалей не давали». И Нестеров уже время от времени стал подумывать о поступлении в Академию художеств, о переезде в Петербург. Юноша пошел советоваться к Перову, но не встретил одобрения своей затее. По мнению Перова, ехать было рано, да и незачем. Но Нестеров все-таки решился на этот шаг вместе с пятью другими учениками.
В 1881 году он уезжает в Петербург и поступает в Академию художеств.

Огромное, холодное здание Академии было неуютным и непривычным по сравнению с обжитыми и тихими классами Училища, где каждый знал Нестерова, славившегося своими вечными проказами и неугомонностью, никогда не знавшего, на что ему направить свою кипучую энергию. Поздний академизм В.П.Верещагина. П.М.Шамшина, В.И.Якоби не мог дать что-либо интересного ученику Перова. Медалей Нестеров здесь тоже не получил. Весьма странное отношение возникло у него и к Павлу Петровичу Чистякову, о чем он жалел впоследствии и мечтал уже позже, в 90-е годы, поучиться у этого замечательного педагога. «Дарование, ум, темперамент, манера обращения, манера говорить, давать советы Чистякова так не были похожи на Перова. Там и тут была острота, неожиданность, своеобразие, но стиль у обоих был разный, и этот-то чистяковский стиль мне не давался, ускользал от меня, и самая острота его меня раздражала». Не найдя для себя ничего отрадного и, как он считал, полезного в стенах Академии, Нестеров стал ежедневным посетителем Эрмитажа. «Эрмитаж, его дух, стиль и прочее, - писал он впоследствии,- возвышали мое сознание». Нестерову очень нравилось в Эрмитаже, нравились тихие залы, постоянное ощущение присутствия великих творений. Но Академия, неудачи, связанные с ней, все чаще и чаще наводили на мысль о возвращении в Москву, в Училище, к Перову. Петербург в те годы, видимо, совсем не привлекал его.

В мае 1882 года по дороге в Уфу Нестеров заехал в Москву. Здесь он узнал о тяжелой болезни своего учителя. Поехал к нему в Кузьминки. Это свидание было последним. Перов умирал от скоротечной чахотки, но нашел в себе силы приветствовать вошедших едва заметной улыбкой, старался ободрить, спросил о работах. Вскоре его не стало. Хоронили Перова многолюдно. Собралась вся тогдашняя артистическая и художественная Москва. Было бесчисленное множество венков. Венок от натурного класса несли самые младшие ученики Перова - Нестеров и Рябушкин. Схоронили его в Даниловском монастыре, около Серпуховской заставы. Там были похоронены многие - Гоголь, Хомяков, Языков, Николай Рубинштейн. Смерть Перова Нестеров считал своим первым большим горем, поразившим его со всей страшной неожиданной силой... «Я почувствовал, - говорил он позднее, - что теряю единственного человека, который мог меня поддержать и направить, единственного человека, чутью и пониманию которого я беззаветно верил. Чувство мучительной растерянности охватило меня, и уже совершенно темным стало мне казаться будущее, перед которым я стоял беспомощным и одиноким». Под непосредственным впечатлением тягостного события Нестеров написал небольшой этюд «Перов в гробу» и сделал рисунок с изображением могилы учителя.
Нестеров уехал в Уфу, а осенью снова возвратился в нелюбимую им Академию.
Однако пребывание в Петербурге имело и отрадные стороны. Нестерова уже перестала увлекать та богемная жизнь, которую он вел в Москве и которая так беспокоила его родителей. Он познакомился с иными людьми. Его по-прежнему привлекает Эрмитаж, великие мастера. Он получает разрешение копировать «Неверие Фомы» Ван Дейка и начинает работу. Однажды, когда копия была уже почти закончена, к Нестерову подошел Иван Николаевич Крамской, приезжавший в то время давать уроки великой княгине Екатерине Михайловне. Осмотрев внимательно копию, он расспросил художника, где он учился, и совсем неожиданно дал свой адрес и просил не откладывать приход к нему. Нестеров через несколько дней пришел в мастерскую Крамского и был поражен строгостью ее убранства. С того момента он стал часто бывать у Крамского, у них установились простые отношения. На Нестерова производили сильное впечатление ум и характер знаменитого мастера, его внутренняя значительность. Начинающий художник показывал ему свои эскизы: «Домашний арест», «Задавили», «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет». Большинство тем этих жанровых работ были чисто публицистические, в них сквозил перовский «сатирический характер».