Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава восьмая

В марте 1895 года, приехав в Киев, Нестеров сообщает Турыгину: «Теперь Владимирский собор окончен мною совсем». Нестеровым владеет единственное желание - очутиться где-нибудь в деревне, в лесу, писать этюды. В конце апреля он снова поселился недалеко от Троице-Сергиевой лавры, в монастырской гостинице, в так называемых «пещерах у Черниговской». Весьма чтимая икона Черниговской богоматери собирала многие толпы богомольцев, а вместе с ними и многие тысячи рублей. Обитель цвела, монахи богатели, жили припеваючи, «мало помышляя,- по словам Нестерова, - о том, о чем по положению они должны помышлять неустанно». Нестеров теперь был свободен от постоянной изнуряющей работы в соборе. Но чувство усталости и какой-то неудовлетворенности, скованности и неуверенности в своих силах мешало ему радоваться этому освобождению. «...Я теперь свободная птица,- пишет он Турыгину, - но беда в том, что сильно поразучился петь по-птичьи, да и крылья не могу до сих пор путем расправить: очень уже засиделся в клетке». Он начинает писать этюды (к новой картине на тему монастырской жизни), пока очень робко, «как школьник». Вскоре Нестеров вместе с литератором В.М.Михеевым уехал в давно задуманную поездку по старым русским городам. Посетил Переславль-Залесский, Ростов, Углич, Ярославль, Кострому. Переславль не произвел особого впечатления, может быть, только поразил своей захолустностью, зато Ростов Великий с его кремлем, храмами и знаменитыми росписями очень понравился и восхитил своеобразием.

В Угличе, куда художник, предпринимая путешествие, стремился более всего, он ощутил всю прелесть трогательной легенды об убиенном царевиче Димитрии. Мысль о создании картины на эту тему возникла у Нестерова еще в Киеве. Вместе с Михеевым он побывал в музее, где увидел множество икон с изображением царевича, а в церкви св. Димитрия «на крови» нашел пелену, шитую, согласно преданию, матерью убиенного. В Угличе художник сделал один из своих прекрасных пейзажных этюдов, полный искреннего чувства и поэзии. Этот этюд послужил впоследствии основой для пейзажного фона картины о царевиче Димитрии. Однако самое сильное впечатление произвел на Нестерова Ярославль. Зодчество его храмов художник, скупой на похвалы, называл гениальным. Он усматривал в ярославских росписях начало нового, уже иного развития и расцвета русского искусства - искусства, связанного с нарождающимися переменами в истории народа. Поездка длилась около месяца. По прибытии в Уфу Нестеров упорно работал над завершением картины «Под благовест», знаменовавшей уже иные начала в его творчестве. Отвечая на вопрос В.К.Менка о содержании картины, Нестеров писал, «что она слишком проста, чтобы ее подробно разбирать. Взято у меня так: ранняя весна, среди монастырского пейзажа идут по дороге два монаха, старый и молодой - оба они «мечтатели». Вечерние сумерки способствуют их обычному настроению». Картина была выставлена в 1896 году на Передвижной и принята большинством голосов (23-мя голосами из 24-х - против был пейзажист Ефим Волков). Тогда же решился вопрос о принятии Нестерова в члены Товарищества передвижных художественных выставок. Картина нравилась художникам, особенно Левитану и Куинджи, но у публики успеха не имела. «Под благовест», или «Монахи» (как обычно называл картину Нестеров), принадлежит к одним из лучших созданий художника. Изображен тихий вечер ранней весны, когда так робка нежная зелень деревьев, когда природа еще не успела набрать настоящей силы и находится в недвижном ожидании. Два монаха, один молодой, другой старик, проходят мимо зрителя, углубленные в чтение молитвенников. Повседневная сцена монастырской жизни не имеет сюжетного начала. Название картины, скорее, определяет время действия, его настроение, а не характер. И вместе с тем художник достигает здесь раскрытия образов во всей их характерности, их психологии, их отношения к религии, к миру, к этой удивительной тишине весеннего вечера.

Для Нестерова жизнь природы была неотделима от человеческой жизни. Природа как место действия человека являлась неизменным, вторым и не менее главным компонентом всех его написанных в зрелые годы сюжетных картин и многих портретов. В том же 1895 году он писал Турыгину: «Одно несомненно хорошо - это природа. <...> Сколько она содержит в себе звуков, мыслей, отрывков чувств, сколько в ней мечтаний <...> глубоких, вдумчивых, вековечных...». Как правило, Нестеров предпочитал и в дальнейшем изображать северный русский пейзаж с его мягкими и нежными красками. В его картинах состояние природы лишено определенности. Чаще всего это ранняя весна или начало осени, раннее утро или сумерки. Нестеров любил эти переходные состояния природы, по всей видимости, они наиболее полно выражали состояние души его героев, полное мягкой задумчивости, грусти, порой просветленного ожидания. Год 1896-й был весьма отрадным для Нестерова. Он избирается в члены Товарищества передвижников, получает признание не только художников, но и официальных кругов. Архитектор А.А.Парланд постоянно уговаривает его принять заказ на роспись всего храма Воскресения. Нестеров весьма хорошо понимал опасность этого предложения, хотел остаться художником, мечтал вернуться к своим картинам.
Весной 1896 года Нестеров был в Москве. Город готовился к коронации последнего Романова. У А.М.Горького в первой книге «Жизнь Клима Самгина» есть блестящие страницы, посвященные тем дням: «...Москва азиатски ярко раскрашивала себя, замазывая слишком уродливые морщинки свои, как престарелая вдова, готовясь в новое замужество. Было что-то неистовое и судорожное в стремлении людей закрасить грязь своих жилищ. <...> Сотни маляров торопливо мазали длинными кистями фасады зданий. <...> На балконах и в окнах домов работали драпировщики, развешивая пестрые ковры, кашмирские шали, создавая пышные рамы для бесчисленных портретов царя, украшая цветами гипсовые бюсты его. Отовсюду лезли в глаза розетки, гирлянды, вензеля и короны, сияли золотом слова: «Боже, царя храни» и «Славься, славься, наш русский царь»; тысячи национальных флагов свешивались с крыш, торчали изо всех щелей, куда можно было сунуть древко».