» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннадцатая » Двенадцатая » Тринадцатая » Четырнадцатая

Избранные фрагменты книги воспоминаний Нестерова "Давние дни", выпущенной им в 1942 году незадолго до своей смерти. Остальные разделы книги смотрите на других страницах сайта (см. верхнее меню).

"Опять сон наяву! Дивные видения молодости. Смотришь на все с какой-то алчностью, упиваешься красотой, созданной богом и человеческим гением. Великолепный, непрерывный праздник красоты! Красота шествует по пятам. Красота в дивных, полных задумчивой тишины, тайны минувших веков каналах. Красота неожиданная в музыкальных звуках ласкала наш слух. Палаццо, украшенные кружевом мраморов, рынки, переполненные овощами, цветами. Какой-то фантастический хаос красок, ощущений. Музеи, храмы... В них Тицианы, Тинторетто, Веронезе... Все они живут и дышат на вас своим великолепием. Они не умирали и умереть не могут. Века, как дни, для них не существуют. Богатства их творений неисчерпаемы и юны.
Дни в Венеции пролетели как часы. Я успел побывать на этот раз в музее «нового искусства», видел когда-то прославленных малявинских «красных баб». И то, что когда-то казалось так неожиданно, ново, стало старо, вылиняло. Рядом висящие Сулоага и Коттэ, совсем не Веласкесы, в соседстве с Малявиным выигрывают. В двух словах, «Бабы» - вещь талантливая, но варварская, музей же нового искусства - самое слабое, что дала мне Венеция в тот раз.
Мы во Флоренции. Опять беготня, восхищение музеями, церквами, берегами красивого Арно в тихие вечера. С головой окунулись мы в итальянскую жизнь, такую очаровательную, так полно захватывающую ваше чувство, зрение, слух. А впереди Рим. До Рима - Сиенна. Сколько впечатлений, новых, неиспытанных...
Мы в Сиенне. Желто-красные, цвета терра ди сиенна, холмы встречают и провожают нас туда. Не успели приехать, едва переоделись, привели себя в порядок, уже мы на улице. Идем, или, вернее, летим по ним. Готовы ко всяческим неожиданностям, ждем их, и по вере нашей в чудесное - получаем на каждом шагу. Из-за угла вдруг выступает величавый мраморный силуэт собора, его алтарной абсиды. Видим его из-под горы, в плафоне, отчего он кажется скалой, нагроможденной фантазией зодчего. Обходим кругом, осматриваем внутри. Любуемся фресками Пинтуриккио - св. Екатерины Сиеннской над ее гробницей. А вот и ратуша. В ней смотрим сиеннского Рафаэля - Содому. Пробегаем кривые, косые, очаровательные улички Сиенны. Полны разнообразных впечатлений, спешим дальше, в Рим.
Жена больше всего стремилась в Рим: о нем много читала, слышала от меня и наших друзей. И вот сейчас перед ее глазами далеко, далеко почудился Вечный город - над ним купол Буонаротти. Поезд несся по ровным долинам Ломбардии. Мы напряженно всматривались в даль. И, сколько я ни помню, всегда с одним и тем же чувством подъезжал я к бывшей папской столице, с чувством неизъяснимого восторга, счастья. Вот и опять сподобился увидать тебя, великий Рим! Каждый раз одно и то же возрождение испытанного большого счастья.
Видеть Рим, и сколько бы раз его не видеть, - значит видеть века, тысячелетия истории человечества, многообразной, бурной, величественной, мрачной или победоносной, поражающей нас творческим гением. От Цезаря до Гарибальди, от святых апостолов до Льва XIII, из века в век Рим остается Римом. И вот он перед нами, мы у его ног...
Погода дивная. Замелькали знакомые улицы, памятники, храмы. Пошли Сады Авроры, виа Аврора, пансион, где живал я молодым во времена Владимирского собора. Как здесь все мне любезно!
Мое восхищение Римом теперь жене понятно, и мы ретиво принялись за осмотр его. Все здесь нам нравилось - и памятники великого искусства, и траттория, куда мы забегали наскоро перекусить. Везде был Рим, римляне, римлянки, и этого было довольно, чтобы хорошее настроение не покидало нас ни на минуту. Сикстинская капелла, Палатинский холм, Л'атеранский собор, равно как и маленькая Санта Праседа, видели нас счастливыми, беззаботными. Мы не уставали смотреть, удивляться, радоваться. Дни сменялись с необычайной быстротой.
В тот год в Риме была Международная художественная выставка с Русским отделом. Надо было заглянуть и туда. Помещалась выставка где-то за Порта Пиа. Наш отдел большой, но не сильный. Лучше других Серов - он занимал особый зал. Итальянцы его не оценили. Мои две вещи, с такой неохотой данные Толстому, были поставлены плохо. Я пошумел там, и мне обещали перевесить мои картины в зал Серова, вещи которого почему-то должны были вернуться в Россию до окончания выставки.
Великолепен был отдел англичан. Он накануне нашего приезда закрылся, и только по-особому, данному мне разрешению нам удалось его осмотреть. Английское искусство было показано в исторической перспективе. Тут были и Рейнолдс и прерафаэлиты с Берн-Джонсом, Вальтером Крейном до художников последнего времени. Здоровая нация была представлена в здоровом искусстве. Везде отличная школа. Не было и следа французского упадочного новаторства.
Были интересны испанцы,4 вернее, двое из них: Сулоага и Англада. Каждый имел особый зал. Один из них северянин, другой южанин - оба дали превосходные вещи. Оба ярко изобразили Испанию тех дней. Мне остались особенно памятны две картины этих мастеров. Сулоага изобразил суровый каменистый ландшафт Кастилии. На фоне его плетется на старом, усталом Россинанте старый, печального образа гидальго с копьем в руках. Всадник и конь хорошо пожили, сейчас они никому не нужны. У ворот оставленного городка шумит толпа, там праздник - бой быков. Когда-то, давно, гидальго был молод, нравился красавицам... Тогда он не был старым грибом. Гордо выступал он на своем коне в шитом золотом наряде... Он привык к победам. Сколько одержал он их - счету нет. Ну а теперь, пусть они веселятся без него... безумствуют. Ему что за дело! Он устал, хочет отдохнуть. Грустные мысли теснятся сейчас в голове старого пикадора... Драма конченого человека выражена в картине так трогательно, с таким душевным участием...
Иное у Англады. Тот со всем пылом южанина изобразил ночь в Гренаде. Яркие звезды, мириады их мерцают как бы в изнеможении, блистая алмазами, падают в бездну. Воздух насыщен ароматами роз... Все полно страсти, необузданной, опьяняющей страсти, безумного восторга. Какое-то неистовое сладострастье овладело и людьми с гитарами... Гитары поют, стонут - их звуки то замирают в томной неге, то бурно клокочут в победных аккордах... Вот-вот струны порвутся, гитары с шумом разобьются о землю, и сами неистовые музыканты падут в безумном экстазе. Англада, как никто, сумел выразить этот музыкальный бред, вызванный южной ночью, одуряющим ароматом цветов, близостью чернооких красавиц Гренады.
Последние дни мы отдали Ватикану. Я попрощался с Микеланджело, с Рафаэлем. Я не говорил им «прощайте» - я сказал им: «до свидания». С прекрасным чувством мы оставили великий Рим.
Вот и Орвиетто. Городок, как орлиное гнездо, высоко ютится на скале. Подъезжаем. Кондуктор, соскакивая на ходу, весело кричит: «Орвиетто», как он закричит потом «Болонья». Нам тоже почему-то весело. Мы решаем, что до отхода поезда на Верону успеем, не торопясь, осмотреть городок, пообедать и отдохнуть. Вот мы и на горе. Вот и собор. В этом инкрустированном из разноцветного мрамора соборе мы увидим «Страшный суд» Содомы, говорят, лучший «Страшный суд», с необыкновенным антихристом, с неподражаемыми чертями в адском пекле. Все это мы увидим. Наконец увидали. Жена пришла в восторг и от собора, и от Содомы, и от «Страшного суда». Я - только от чертей Содомы. Они какие-то знакомые, где-то я их видел - быть может, в жизни?.. О, этот Содома! Не списал ли он их со своих сиеннцев? Да и у нас на Руси такие водятся.