Григорий Островский о Михаиле Нестерове

Нестеров, ученик Перова, писал сначала жанровые сценки, исторические картины, но скоро художник находит свою дорогу в искусстве. «Пустынник», «Отшельник», «Христова невеста», «Под благовест», «На горах», «Великий постриг», «Молчание», «Мечтатели», «Вечерний звон», «Схимник», «Тихие воды», «Святая Русь», «Душа народа (На Руси)»... Картины эти населяют монахи каких-то отдаленных, затерянных в российской глуши монастырей и обителей, с удочкой на тихом, точно заснувшем озере, с молитвенником в руках или лисичкой, безбоязненно резвящейся у их ног, старички в скуфейках, подрясниках и лаптях, истощенные постом и молитвой послушники, христовы невесты, отрекшиеся от радостей жизни и посвятившие себя служению богу, девушки в черных надвинутых на глаза платках, со взглядами, вознесенными к небу или опущенными долу. Когда все это происходит, неясно: во времена ли художника или столетия назад. Да, собственно, ничего и не происходит: жизнь словно замерла на этих полотнах, суть ее - не в действии и мирской суете, а в отрешенной, благостной умиротворенности, постигаемой в тиши иноческого уединения. В слиянии с природой - самом совершенном создании вечности - человек обретает покой и счастье. Природа в картинах Нестерова не просто пейзажный фон. Это полноправный, а зачастую и главный «герой» произведения. Она живет своей жизнью, тесно сплетаясь с мыслями, чувствами и переживаниями художника и персонажей, определяет эмоциональную тональность картин, их музыкальность и весь образный лад. Тоненькие березки белеют в мягкой рыжеве сентября, молодые елочки распахнули свои редкие лапы, рдеет яркая рябина - примета осеннего увядания, в безмятежное зеркало озер опрокинулись берега, и в глубине вод едва дрожит листва осин. Дали дальние открываются с крутых высоких берегов, а под ними спокойно и величаво плывут реки. То здесь, то там застенчиво ютятся избы или сараи, деревянные часовни или главки старинных церковок. Это пейзаж М. Нестерова, и только его. Ближе всего он, пожалуй, к живописи И. Левитана, созвучные темы слышатся в музыке С. Рахманинова, лирике А. Блока, С. Есенина. Не случайно именно под впечатлением от картин Нестерова родились строки Блока:

Единый, светлый, немного грустный -
За ним восходит хлебный злак,
На пригорке лежит огород капустный,
И березки и елки бегут в овраг.

И все так близко и так далеко,
Что, стоя рядом, достичь нельзя,
И не постигнешь синего ока,
Пока не станешь сам как стезя...

В нестеровском пейзаже воплотились пронзительное ощущение родины, поэтическое и возвышенное представление художника о своей земле и ее скромной, неброской красоте, щемящая душу одухотворенность природы. Сам художник говорил, что всегда ищет «живую красоту в природе, в мыслях, сердце» и что его цель в искусстве это «живые люди, живая природа, пропущенная через чувство, словом, опоэтизированный реализм». К числу наиболее значительных произведений Нестерова дореволюционного периода относится цикл картин о Сергии Радонежском, видном религиозном и политическом деятеле XIV века. В образе Сергия, борца за объединение Руси и основоположника монашеского подвижничества, художник видел этический идеал, крупную и цельную личность, способную нравственно сплотить народ в годы трудных испытаний. «Зачем искать истории на этих картинах? говорил Нестеров. - Я не историк, не археолог. Я не писал и не хотел писать историю в красках. Это дело Сурикова, а не мое. Я писал жизнь хорошего русского человека XIV века, лучшего человека древних лет Руси, чуткого к природе и ее красоте, по-своему любившего родину и по-своему стремившегося к правде... Я передаю легенду, сложенную в давние годы родным моим народом о людях, которых он отметил своей любовью. Однако разрыв между мечтой и жизнью все углублялся. В картинах Нестерова 1900-х годов все сильнее звучит тема трагического разлада с жизнью, одиночества, глубокой внутренней неудовлетворенности. Многофигурную композицию «Святая Русь» Л. Толстой назвал «панихидой русскому провославию»; заложенные в ней идеи были ложны и нежизненны. Революцию 1905 года художник не понял, хотя обостренной чуткой совестью ощущал ее справедливость. «Воистину настает народный „страшный суд" над неправдой, над всяческой ложью нашей интеллигенции» , - писал тогда Нестеров. Религиозная тематика еще долго будет занимать художника, но в круг его творческих интересов все увереннее входит и «чистый» пейзаж, и особенно портрет. Именно в портретном жанре Нестеров достиг тех высот, которые позднее определили его место и значение в советской живописи. Но и до революции он создал немало прекрасных реалистических образов - от энергичного и темпераментного этюда М. Горького (1901) до монументального портрета Л. Толстого (1907); портрет польского художника Яна Станиславского и портрет О. М. Нестеровой, ставшие украшением русской портретописи начала века. Успокоенные горизонтали речных берегов, контрастирующие с фигурой и вытянутым в высоту форматом картины, приглушенные краски догорающего заката, разлитое в живописи ощущение тишины и покоя ясного осеннего вечера, элегическая лирика пустынного пейзажа и атмосфера душевной чистоты и чарующей женственности этой высокой стройной девушки с большими задумчивыми глазами в черной амазонке - все сливается в цельный художественный образ большого содержания и возвышенной красоты. Если в портрете дочери присутствует прежде всего лирическое настроение, то в портретах Яна Станиславского и Л. Н. Толстого выступает конкретность крупных и своеобычных характеров. Идеи гуманизма и красоты творческого труда вызвали к жизни замечательную портретную галерею, созданную Нестеровым в 1920-1930-х годах. Активные и волевые натуры, которым мы обязаны великими культурными ценностями,- вот герои этих произведений, ставших воплощением заветной мечты старого русского художника об образах лучших людей его Родины