Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава двадцать пятая

Второй портрет Кругликовой был окончен летом 1939 года и вскоре, к глубокому удовольствию самой модели, приобретен Русским музеем. Нестерову он нравился больше, чем первый. История этих портретов, созданных на протяжении двух лет, очень любопытна. Портрет Кругликовой, написанный в 1938 году, передает резкую характерность модели - острый угол согнутой в локте руки, нога, закинутая за ногу, нервные движения пальцев, держащих тонкую и длинную папиросу, лицо с крупными подвижными чертами, полуоткрыт рот, волнистые пряди седых волос спадают на большой лоб, резкие складки легли над переносицей. Кругликова изображена в момент какой-то острой беседы, занимающей ее, заставляющей ее подвижно и живо реагировать. Резкому движению, обращенному к невидимому собеседнику, вторит изогнутый стебель желтой розы, стоящей в тонком бокале у самого края рояля. Сочетание ярко-белого жабо, иссиня-черного костюма с более томным цветом блестящего черного лака рояля, с синеватой стеной, на которой висит голубовато-желтый пейзаж, и желтой розой делают портрет изысканным по цвету. Его колористическая гамма как бы олицетворяет красоту и изящество модели. В первоначальном эскизе, сделанном углем, вместо розы изображалась фарфоровая пепельница, не было и цветной монотипии с типичным для произведений Кругликовой мотивом Невы и Петропавловской крепости.

Интересно отметить, что художник, как и прежде, строит образ на силуэтной выразительности, прибегая к профильному изображению фигуры, на броской красоте цветовой гаммы. Нарядность цвета, его звучность - одно из характерных качеств портретов Нестерова того времени (исключение - портрет О.Ю.Шмидта). Художник не повторяет свою гамму, каждый раз он находит цветовое решение, соответствующее образу модели. Достаточно сравнить серебристо-сиреневый цвет портрета Держинской с темно-синим в портрете Кругликовой, чтобы понять, сколь настойчивы были колористические поиски мастера. Нестеров передает тонкую подвижную натуру художницы, ее живой интерес к жизни, ее изящество. Этот образ, построенный на острой живой характерности модели, великолепно удался ему. Однако уже в следующем году художник стремится к иному, более глубокому образу. В портрете 1939 года Кругликова изображена в фас. На первоначальном рисунке, сделанном еще в Колтушах, художница представлена сидящей в кресле, тяжелая массивная спинка которого нависает над ее головой. На коленях Кругликовой - альбом, она что-то рисует. В законченном портрете тяжелое массивное кресло выглядит просто зеленым фоном, альбома нет, в руках остался лишь яркий красный карандаш. Все внимание сосредоточено на лице женщины, на ее руках. И вместе с тем художник раскрывает нам более широко характер личности. Портрет 1939 года невероятно скуп в деталях по сравнению с предшествующими работами. Там биографичность интерьера и изображение человека в привычной обстановке превращали портретное изображение в почти сюжетную картину. Здесь перед нами лицо усталого, но сильного человека, тонкие, красивые, но уже старческие руки держат карандаш (единственная дополнительная деталь), затаенная горечь легла на губах и у глаз, смотрящих на зрителя с молчаливым вниманием. Жесткие линии прорезают лицо, та же жесткость в линиях одежды. Портрету нельзя отказать в нарядности. Кругликова изображена в светлом костюме с золотистым жилетом. Но главным для художника было раскрытие глубоко внутренних сторон личности, личности значительной, и это ощущение значительности достигается не рассказом о ней, а концентрацией внимания на чертах лица, глазах, руках. В их изображении художник видит прежде всего пути к внутреннему постижению своей модели. Он отказывается от внешней характерности, от броскости цветового и композиционного решения. В этом портрет Кругликовой 1939 года близок портрету Шмидта, но отличается от него органичностью найденных приемов. У Дурылина мы находим очень интересные строки, раскрывающие отношение Нестерова ко второму портрету Е.С.Кругликовой.
«Беседуя со мной как-то в закатный час в Болшеве, - пишет Дурылин, - тотчас после написания портрета, Нестеров вспоминал:
- Кто бранит последний портрет; говорят: первый острее, но большинство хвалят. У Габричевского есть няня, старушка восьмидесяти лет. Та Кругликовой сказала: «На этом (втором портрете), Елизавета Сергеевна, вы - умная!»
Нестеров радовался этому определению: не «элегантная», не «красивая», а только «умная».
Показывая мне новый портрет Е.С.Кругликовой, он сам определил его, чего почти никогда не делал:
- Этот - попроще. Тут она старая. Ничего не поделаешь: старая. Ручки-то в склерозике.
И опять вспомнил изречение старой няни: «тут она - умная».

Когда думаешь о поздних портретах Нестерова, то каждый раз с невольным удивлением сопоставляешь их с возрастом художника. Нестерову было семьдесят семь лет, когда он писал второй портрет Кругликовой. И вместе с тем, окончив его, сообщал артистке Малого театра Е.Д.Турчаниновой в июле 1939 года, что мечтает он, «если бог грехам потерпит» (это было излюбленным выражением Нестерова в последние годы), поехать через Киев в Одессу и там, может быть, еще поработать. Нестеров в те годы подружился с замечательной актрисой Малого театра Евдокией Дмитриевной Турчаниновой. Очень ценил се искусство, любил с нею беседовать, особенно когда они встречались в Болшеве, на даче у Дурылина, частым гостем которого был художник. Нестеров рассказывал Турчаниновой о далеких временах, о друзьях-художниках - Перове, Левитане, Васнецове. Но он не любил говорить о своих конкретных планах и на этот раз не сообщил Турчаниновой, что именно он задумал. А задумал он написать портрет замечательного окулиста, хирурга В.П.Филатова, с которым был хорошо знаком. Неутомимость старого мастера порой была просто непостижимой. Нестеров не принадлежал к людям, себя берегущим, искусство было для него главным, и, работая, он забывал обо всем.