Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава двадцать четвертая

Вначале художник, неудовлетворенный портретом 1930 года, думал написать большую композицию, изображающую Ивана Петровича вместе с его дочерью, Верой Ивановной. Она была очень похожа лицом и темпераментом на отца, вместе с ним работала. Нестеров называл Веру Ивановну двойником Павлова. Замысел Нестерова нравился ученому, радовал и волновал художника. «Уже одно то в этой затее хорошо,- писал он в августе 1934 года Екатерине Петровне,- что этой мыслью я буду жить, поддерживая в себе-угасающий огонь. Ведь старость - вещь серьезная и, как гласит китайская мудрость, «старость есть огонь на сквозном ветру». В 1934 году, во время пребывания в Колтушах, Нестеров много сделал зарисовок с Павлова, делал он наброски и с Веры Ивановны. У художника вырисовывалась композиция портрета, и он сожалел, что нет для этого времени, не было у него с собой и красок. Нестеров мечтал дожить до следующего лета и не утратить свежесть чувства, мастерство. В июле 1935 года в Ленинграде открылся 15-й Международный конгресс физиологов, на котором Павлов был увенчан почетным званием «старейшины физиологов мира». Вскоре, прибыв в Москву, Павлов с семьей посетил Нестерова на Сивцевом Вражке, осмотрел его работы, потом они поехали к Васнецовым - ученый очень хотел ознакомиться с последними картинами художника.

В августе 1935 года Нестеров вместе с Павловым едет в Ленинград. Научный городок к тому времени очень разросся: были почти готовы коттеджи для сотрудников, новый дом для семьи ученого. Был построен новый обезьянник, расширились лаборатории. Нестеров снова очутился в своей прежней комнате, с окнами, выходящими в сад, где теперь стояли три бронзовых бюста: Декарта, Менделя и Сеченова. Всюду, как прежде, росли цветы. Однако, несмотря на множество отрадных впечатлений, художник чувствовал себя «так себе». Он писал своему постоянному врачу и другу Елене Павловне Разумовой, что, ложась спать или вставая поутру, он испытывает головокружение. Нестеров волновался, что не справится с новым портретом, постоянно повторял что художнику и его модели в общей сложности 158 лет (Нестерову было 73 года, Павлову - 85). Погода тоже, казалось, не предвещала ничего хорошего. Дни стояли серые, и Нестеров вначале не чувствовал той обычной бодрости, которая возникала у него перед решением увлекавшей его задачи. Но работать тем не менее он стал усиленно - большей частью по четыре-шесть часов в день. Часа полтора из них занимали сеансы. Теперь у Нестерова был уже несколько иной замысел: он задумал изобразить Павлова говорящим с невидимым собеседником. Сотрудник биостанции Виктор Викторович Рикман во время сеансов беседовал с Павловым о делах. Павлов недолго оставался молчаливым; оживляясь, он начинал доказывать свою мысль и для большей убедительности пристукивал по столу кулаком. Нестеров решил использовать этот характерный жест в своей композиции. Впоследствии Михаил Васильевич вспоминал: «...Самым рискованным в моем портрете были два положения: темный силуэт головы на светлом фоне и руки, сжатые в кулаки. Повторяю, жест характерный, но необычный для портрета вообще, да еще столь прославленного и старого человека, каким был Иван Петрович. Однако как-то все с этим не только примирились, но, когда я, колеблемый сомнениями, хотел «жест» заменить иным положением рук, все запротестовали, и я, подчиняясь внутреннему велению и желанию окружающих, остановился на этой своей первоначальной мысли». Сначала была написана фигура Павлова, затем этюд фона с изображением коттеджей новых Колтушей, а потом, по словам самого Нестерова, «с этого этюда однажды, простояв семь часов, с перерывом на завтрак, вписал фон на портрет».

Нестеров придавал всегда огромное значение фону. В 1932 году он писал П.Д.Корину, когда тот работал над портретом А.М.Горького, что «удачный фон - половина дела, ведь он должен быть органически связан с изображаемым лицом, характером, действием, фон участвует в жизни изображаемого лица». Фон пришелся по душе ж Павлову, он придавал «историчность» портрету, радовал, так как все, что вошло в него, было воплощением мечтаний последних лет. Как и в большинстве работ Нестерова того времени, фигура ученого изображена в профиль. Но против обыкновения удлинен формат полотна (83X121) и углублен фон, что делает его необычайно протяженным. Пространственное решение композиции расширяет рамки обычного портрета, дает возможность показать фигуру ученого в развивающемся движении. Это энергичное, сильное движение как бы на мгновение останавливается в напряженно сжатых руках, получая здесь свое наивысшее концентрированное выражение, потом оно продолжается в тонкой и острой, резко ломающейся линии диаграммы, лежащей перед Павловым, которая кажется электрическим разрядом между сжавшимися в кулак руками ученого. Это движение находит свое завершение, точно распадаясь на белые звездочки-лепестки, в цветке, стоящем у края стола, носящем поэтическое название - «убор невесты».
За светло-голубой верандой, где сидит Павлов, виден городок - белые холодновато-синеватые дома с зелеными крышами, яркая, почти изумрудная зелень луга. За ними расстилается типичный северный пейзаж с низкими полями, с темно-серой полоской неба на горизонте, облачным небом. Но холодность пейзажа смягчается красноватыми черепичными крышами, окаймляющими его. Бледный свет ранней осени проникает на веранду. Он превращает серый костюм Павлова, белую скатерть стола в почти сиреневые, отбрасывает яркий зеленый отблеск на блюдце, подставленное под горшок с цветами.