Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава тринадцатая

Время завершения «Святой Руси» неожиданно оказалось связанным и с другим значительным явлением в творчестве Нестерова. В январе 1905 года он написал первый большой портрет. Это был портрет его жены Екатерины Петровны. Нестеров познакомился с Екатериной Петровной в апреле 1902 года. В то время он широко показывал своим киевским знакомым «Святую Русь» и у него бывало много народу. Однажды начальница института, где училась дочь Нестерова - Ольга, графиня М.А.Коновницына, попросила художника разрешить одной из своих классных дам посмотреть картину. Нестеров дал согласие, и вскоре к нему в мастерскую пришла молодая женщина, полная строгого, сдержанного изящества. Она внимательно и молча, дольше, чем другие посетители, смотрела картину. Нестеров пригласил ее бывать, завязалось знакомство, и «вот теперь,- писал он Турыгину в начале мая 1902 года,- эта девушка страстно, до самозабвения полюбила меня и я влюбился как мальчишка в нее. Она действительно прекрасна, высока, изящна, очень умна и по общим отзывам дивный, надежный, самоотверженный человек». Первые впечатления Нестерова о Екатерине Петровне Васильевой оказались глубоко справедливыми. Это подтвердила вся их долгая совместная жизнь.

Свадьба состоялась в Кисловодске 7 июня 1902 года. Екатерине Петровне было в то время двадцать три года, Нестерову - сорок. Еще в первые дни знакомства Екатерина Петровна поразила Нестерова, по словам Дурылина, «необычным, сердечным и умным вниманием к его искусству» - тем, что она «любит все, что ему самому дорого». Это внутреннее душевное понимание сохранилось у супругов на всю жизнь. Екатерина Петровна всегда серьезно и чутко относилась к замыслам Нестерова, хранила в семье атмосферу тишины и покоя, которую он так ценил. Через год после брака у них родилась дочь Наталья, в конце 1904 года еще одна дочь - Настенька, умершая в младенческом возрасте, а в 1907 году - сын Алексей. Екатерина Петровна всегда разделяла и радости и невзгоды Нестерова и после его смерти очень много сделала для сохранения не только памяти о нем, но и поддержания действенного интереса к его искусству. Портреты Екатерины Петровны, написанные Нестеровым, поражают удивительной мягкостью, женственностью, внутренним изяществом. Художник всегда изображал свою жену, в моменты душевного спокойствия, какого-то мягкого приятия мира, может быть потому, что это было наиболее характерно для ее натуры. Когда художник разлучался с женой, она обстоятельно и подробно ему писала обо всем, и он очень любил получать ее письма. Нестеров делился с Екатериной Петровной впечатлениями, мыслями по поводу самых разнообразных явлений искусства, посещал с нею выставки и высоко ценил ее мнение о своем искусстве. Екатерина Петровна еще и при жизни художника была добрым помощником А.А.Турыгина и С.Н.Дурылина, когда они работали над докладами или статьями о Нестерове. Она была постоянным советчиком самого Нестерова во время его работы над воспоминаниями. «Путаницу, что ты усмотрел в описаниях, распутает Е.П. ... Она все тебе подберет, всему даст свое место», - писал художник Турыгину в июле 1928 года. Умерла Екатерина Петровна в 1955 году, спустя тринадцать лет после смерти Нестерова. Когда Нестеров писал в 1905 году первый портрет Екатерины Петровны, ей было двадцать пять лет. Зимний утренний свет, проступающий сквозь оконный занавес, освещает комнату. Спиной к этому чуть мерцающему свету сидит молодая женщина, взгляд ее с мягкой задумчивостью обращен в сторону, лицо в тени, и от этого она кажется еще более углубленной в собственные мысли. На столе, покрытом скатертью с зеленой каймой,- букет ярко-белых и красных азалий, цвет которых как бы подчеркивает и усиливает холодноватую гамму портрета. На стене - картина Александра Бенуа «Сентиментальная прогулка». Все эти предметы говорят о привычно-спокойном и тихом мире вещей, окружающем молодую женщину. Какая-то мягкая грусть ощущается во всем ее облике. Но чувство это почти мимолетно, оно пройдет, и опять наступит мир покоя и тишины, словно разлитых в комнате.

Нестеров считал портрет жены серьезной работой и в числе немногих произведений этого жанра показал его на персональной выставке 1907 года. Портрет был и на Балтийской выставке 1914 года в Мальме и на Выставке русского искусства в Америке в 1924 году, а в 1927 году его приобрела Третьяковская галерея. Портрет был написан в Киеве за десять-двенадцать сеансов, без предварительных зарисовок или эскизов.
«Я - однажды,- рассказывала Екатерина Петровна Дурылину, - сидела в кресле у окна, в зимнее солнечное утро, около стола, на котором стоял букет ярких азалий. Михаил Васильевич остановился и сказал: - Вот так и написать. Сиди как сидишь».
В портрете, казалось бы, все обычно - и костюм, и поза женщины, и предметы, ее окружающие,- и вместе с тем все дышит строгим изяществом и мягкой красотой, такой же, как и душевное состояние молодой женщины и внутренняя атмосфера дома. Это произведение было новым для творчества Нестерова, оно открыло вторую, не менее важную страницу его искусства - искусства портретиста. Нестеров, видимо, ощущал несоответствие своей творческой программы и окружающей жизни. В декабре 1905 года он писал Л.В.Средину: «Чем ближе всматриваешься в события нашей родины, тем яснее и ярче настает народный «страшный суд» над неправдой, над всяческой ложью нашей интеллигенции...». Это время революции 1905 года. Происходящие события, ощущение кризисных моментов в собственном творчестве, видимо, толкнули художника на новый путь. Теперь он стремится изображать человека реального, конкретного - своего современника, но по-прежнему носителя собственной философии Нестерова и его представлении о человеческой сущности.

Нестеров обращался к портрету и прежде, но это не имело программного характера. Портреты отца, матери, первой жены, его учителя Перова, актрисы Заньковецкой, его друзей, художников С.Иванова, С.Коровина, Ярошенко, портреты Средина, супругов Чертковых, созданные до 1905 года, Нестеров называл лишь этюдами. Он явно тяготел в те годы к другому жанру да и не считал себя способным к портретной живописи, о чем позднее сожалел.
С.Н.Дурылин вспоминал, что «однажды, в сентябре 1940 года, рассматривая снимок с портрета К.А.Варламова работы А.Я.Головина, Михаил Васильевич сказал в порыве какого-то горестного сожаления: «Вот мне бы заняться этим тридцать лет назад! Но я боялся все: куда мне, когда есть Серов! А надо бы... С любовью надо бы это делать». А вместе с тем вся направленность его искусства, интерес к выражению сокровенных чувств и мыслей человека, интерес к внутренним сторонам человеческой души должны были обратить его к портрету.