Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава двадцать вторая

Темные, почти черные фигуры с чеканной определенностью выступают на светлом фоне. Люди точно замерли, погруженные в свои мысли, они замкнуты в своем состоянии, не связаны со зрителем, не обращаются к нему, и эта замкнутость во многом способствует созданию торжественного, сосредоточенного настроения. Лицо Павла Корина в тени, но в его строгом профиле мы ощущаем не только значительность личности художника, но и значительность происходящего момента, своего рода клятвы на верность искусству. Александр Корин изображен в фас, взгляд его светлых голубых глаз обращен на античную вазу, и вместе с тем художник погружен в свои мысли, и это внутреннее состояние его не мимолетно, ибо мысли, пришедшие к нему, глубоки, они связаны с искусством, которому посвящена вся жизнь. Свою идею значительности и красоты людей, беззаветно преданных искусству, Нестеров подчеркивает и как бы продолжает в изображении предметов, заполняющих комнату. Сверкающие банки с красками, старые книги в темных переплетах, деревянная модель говорят о причастности владельцев к миру прекрасного и написаны мастером с подлинным пониманием красоты этих предметов.

Завершающим и объединяющим аккордом всего действия является светлый зеленовато-голубоватый рельеф (видимо, копия античного фриза с изображением конной процессии), и хотя художник показывает нам только часть рельефа, ощущение гармонического движения, в нем заключенного, передается всему происходящему на картине. Здесь Нестеров создает образы, лишенные обыденности. В 20-е годы это весьма характерно не только для его творчества. Кончаловский, чей талант художник очень ценил, пишет «Автопортрет с женой», явно желая при этом, чтобы все вспомнили аналогичную композицию Рембрандта. Искусство 20-х годов отличалось явным интересом к разнообразным художественным традициям. Это было попыткой связать прошлое и настоящее, найти обобщенное выражение современности путем обращения к великим прообразам в искусстве. Однако в портрете Кориных приподнятость решения явилась не только плодом художественного замысла, но и определялась конкретными чертами современников - его моделей. Работая над портретом, Нестеров был захвачен глубокой верой в искусство, сознанием великой миссии художника. Появление картины на выставке «Художники РСФСР за 15 лет», экспонировавшейся в 1933 году в Историческом музее, было встречено с огромным интересом. И.Э.Грабарь говорил: «При виде этого портрета невольно приходила в голову мысль: вот произведение, достойное Эрмитажа и Лувра, но ни в чем не повторяющее старых мастеров - современное и советское». Теперь уже выбор модели для Нестерова будет связан прежде всего с одним - с выбором подлинно творческой личности Он об этом скажет позднее, спустя десять лет, в предисловии к своей книге «Давние дни»: «И в портретах моих, написанных в последние годы, влекли меня к себе те люди, путь которых был отражением мыслей, чувств, деяний их». Нестеров глубоко ценил в людях органичность внутренней жизни, ее соответствие их делам. В этой органичности он видел залог подлинного творчества, истинную силу человека. И характерно, что в 30-е годы в своих лучших портретах он станет изображать человека в том действии, которое наилучшим образом может раскрыть сущность личности, - в момент напряжения духа, мысли, в момент активного творчества. Нестеров был очень доволен портретом братьев Кориных. Завершил он его окончательно в конце августа 1930 года. Это чувство удовлетворения со всей очевидностью проскальзывает сквозь обычную для него иронию. Он пишет Турыгину 1 сентября 1930 года: «Само собой, портрет вышел на славу. Вандик, если бы увидал, пообкусал бы себе все ногти... а я себе хожу по Сивцеву Вражку и не показываю, что Вандика «угробил».

Шутки шутками, а портрет-то вышел неплохой. Таких писал я немного - не больше десятка».
Работа над портретом Кориных в начале лета была прервана одним важным событием.
Еще год назад, в 1929 году, академик А.Н.Северцов, ученые-географы А.А.Борзов и Ю.М.Шокальский уговаривали Нестерова написать портрет И.П.Павлова.
Иван Петрович Павлов, выдающийся ученый всемирной известности, представлялся фигурой почти легендарной. Павлов был одним из замечательных людей XX века. Создатель учения о высшей нервной деятельности, он разработал новые принципы исследования, позволяющие познать деятельность человеческого организма в его единстве и взаимодействии с окружающей средой. Сын рязанского священника, начавший свое обучение в 60-х годах прошлого века в духовной семинарии, Павлов стал основоположником материалистической психологии.
И вот этого человека - великого ученого - Нестерову предлагают писать.
Художнику показывали фотографии Павлова, но он не находил в них ничего примечательного - того, что бы его увлекло, «раззадорило». Лицо Павлова казалось ему типичным лицом ученого, профессора, благообразным, даже красивым, и только. Нестеров не видел в нем признаков чрезвычайных, манящих, волнующих его воображение, и это расхолаживало его как художника. Не считая себя опытным портретистом, Нестеров отклонял «сватовство», но «сваты» не унимались. В конце весны 1930 года Северцов сообщил, что Павлов согласился позировать, предложив Нестерову на это время поселиться у него в Колтушах, под Ленинградом, где располагалась биологическая станция. В начале июня 1930 года художник отправился в Ленинград.