Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава шестнадцатая

«Святая Русь» была послана на мюнхенскую выставку тогдашним президентом Академии художеств вел. кн. Владимиром Александровичем против воли Нестерова. Но теперь художник ходил именинником и вскоре решился обратиться к Д.И.Толстому, товарищу управляющего Русским музеем, с просьбой перенести картину в Русский музей и тем самым сделать ее «доступной широкому обществу». «Мои немногочисленные критики-хулители, - пишет Нестеров,- желая свести значение этой картины на нет, усердно указывают на неудавшегося мне Христа, но много ли удавшихся Христов вообще? много ли их в наших музеях? В данном же случае Христос не был «темой» в картине, в которой, согласно ее названию, совершенно сознательно отведена главенствующая роль народу-богоискателю и природе, его создавшей. Картины «Св. Русь», «Св. Димитрий царевич» и всю серию «Сергиев» я, как и весьма многие, считаю по своей духовной сути наиболее «народными» из моих произведений, понимая это слово в обширном значении <...>». Пожалуй, это письмо Нестерова наиболее точно раскрывает его взгляды - взгляды художника, выражавшего свои представления о роли религии в образах увиденных им людей и реальной живой природы.

В период работы Нестерова над росписями храма в Марфо-Мариинской обители, в 1908-1911 годах, в русском искусстве происходили резкие изменения. Усугубляется борьба противоборствующих направлений. Наряду с реалистическими тенденциями в искусстве сильно возрастает число формалистических группировок. В 1910 году снова возрождается «Мир искусства», но в том же году возникает «Бубновый валет», поставивший своей целью следование принципам Сезанна. За год до того, в 1909 году, в Петербурге организуется Общество имени А.И.Куинджи, целью которого было сохранение традиций русского реалистического искусства, а в 1910 году в Петербурге возникает «Союз молодежи», объединивший сезаннистов, кубистов, футуристов, «беспредметников» и спустя два года вместе с новым обществом «Ослиный хвост» устроивший выставку того же названия. В те же годы продолжало весьма активную деятельность и Товарищество передвижников и «Союз русских художников», сохранивший себя, несмотря на раскол с «мирискусниками». Нестеров внимательно следил за всеми событиями, но держался в стороне от них. Однако в его живописной системе происходят известные изменения. Они сказались в усилении звучности цветовой гаммы, ставшей более насыщенной, предметной, в большей живописной свободе. Эти качества проявились и в его росписях Марфо-Мариинской обители. К лету 1909 года церковь была уже достроена, закончена и ее наружная отделка. Щусев решил создать храм в столь модном тогда духе древней архитектуры Пскова и Новгорода. И Нестерову, всегда стремившемуся не столько к подражанию старым формам, сколько к выражению своего собственного стиля - стиля своего времени,- было весьма трудно найти единство росписи с архитектурой. Это осложнило задачу. Постоянная забота об обительском храме все чаще и чаще навлекала на мысль о переезде в Москву. В начале лета 1910 года Нестеровы покинули Киев. В Москве надо было искать квартиру, и художник после долгих мытарств нашел ее на Донской улице, неподалеку от Ордынки. По прежним представлениям это была широкая улица. Там, в доме № 28, принадлежавшем купцу И.Г.Простякову, и поселились Нестеровы. Дом оказался большим, трехэтажным, комнаты удобными, светлыми, был и зал, который можно было приспособить для мастерской. Тихая улица, сплошь усаженная липами, очень нравилась Нестерову.

Но работа над росписью обительского храма все отодвигалась и отодвигалась, стены сохли плохо, и это огорчало художника. Его очень беспокоила судьба росписи, замысел которой теперь уже окончательно созрел и выкристаллизовался. В письме В.Д.Поленову он просит сообщить своего бывшего учителя, какими красками написаны его евангельские этюды, чтобы самому «избрать способ наиболее красивый для стенописи, вместе с тем гарантирующий прочность живописи». В результате Нестеров решается писать картины на бронзовых досках, укрепленных на каркасе. К тому времени у него уже были готовы образа для иконостаса, эскизы наружных мозаик, одобренные Елизаветой Федоровной, была написана композиция «Христос у Марфы и Марии». Пора было приступать к росписи трапезной. Усиленная работа требовала передышки, и Нестеров уехал в Кисловодск, погостить у Марии Павловны Ярошенко. Наступила осень с ее слякотью и темными днями. Россию, весь цивилизованный мир потрясло в то время новое трагическое событие - уход Л.Н.Толстого из Ясной Поляны, а затем смерть великого писателя. Для Нестерова смерть Толстого была горем его сердца. В конце 1910 года художник, приехав в Петербург, узнал о единодушном избрании его в действительные члены Академии художеств. Признание его заслуг уже теперь носило и официальный и общественный характер.
С января 1911 года Нестеров начал писать свою большую и самую ответственную храмовую композицию. К весне работа была окончена. Но художнику не сопутствовала удача. Однажды, придя в церковь, он увидел, что вся композиция покрыта какими-то масляными нарывами, а красочный слой отстает вместе с грунтом - точь-в-точь как было с орнаментами в Абастумане. Произошло это из-за неправильной загрунтовки, порученной Щусевым нерадивому помощнику. Нестеров был в отчаянии, нервы его, достаточно уже и без того измотанные только что пережитой болезнью дочери, чуть не окончившейся трагическим исходом, были напряжены до предела. Однако нужно было действовать. Нестеров соскоблил всю пятнадцатиаршинную композицию и начал писать ее сызнова, теперь уже на медной доске. Лето он провел в Москве за работой.