Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава пятнадцатая

Революционные события 1905-1906 годов отодвинули на второй план многое из того, чем жил раньше Нестеров. Заставили его приостановиться, оглядеться, попробовать свои силы и в портрете, и в жанре, и в пейзаже, и в исторической картине (в 1906 году он делает гуашь «Гражданин Минин»). Однако Нестерова по-прежнему занимает более всего «Святая Русь», отношение к ней критики, публики. В марте 1906 года он сообщает Турыгину, что картину, с одной стороны, «нашел интересной» В.М.Васнецов, который приехал «без зова», с другой - «крайняя левая» Милиоти - также наговорила любезностей... Видимо,- добавляет он, - пока я еще со сцены не сошел». В то время С.П.Дягилев готовил ретроспективную выставку русского искусства при Осеннем салоне в Париже, и Нестеров думал тогда показать на ней только одну из всех своих работ - «Святую Русь». Беспокойство по поводу картины, ожидание суда публики не заслоняли окружающего. Он по-прежнему оставался чуток ко всем событиям художественной жизни.

Дягилев открыл в Петербурге очень интересную выставку под флагом «Мира искусства», хотя объединения в то время уже не существовало. На ней впервые обозначилась группировка молодых художников, на следующий год уже организовавших самостоятельную выставку -«Голубая роза». Это были Павел Кузнецов, Уткин, Сарьян, В. и Н.Милиоти, Анисфельд. «Право, отличную выставку устроил Дягилев...- писал Нестеров Л.В.Средину. - «Старики» - Серов, Малявин, Сомов - дали превосходные вещи, «Молодежь» - Кузнецов, Милиоти, Анисфельд и друг., хотя еще и не выяснилась, но дает «свое» крайне интересное...». Однако Нестерова более заботила его собственная выставка. После 1901 года он не выставлялся в России, и волнения его вполне понятны. Был завершен определенный период творчества, и художник хотел подвести известные итоги. Но его уже посещали в тот период новые замыслы. У него зарождается мысль о новой большой картине, и он начинает собирать материал. Едет в Сергиев посад, затем на Волгу, в Чебоксары. У Нестерова даже возникает название картины - «Христиане», уже само по себе говорящее о широте замысла и его сложности. Намерения Нестерова были весьма серьезными. И вот в июне 1906 года он пишет из Уфы графине Софье Андреевне Толстой: «Приступая к выполнению задуманной мною картины «Христиане», в композицию которой среди люден, по яркости христианского веропонимания примечательных, войдут и исторические личности, как гр. Лев Николаевич Толстой, для меня было бы крайне драгоценно иметь хотя бы набросок, сделанный непосредственно с Льва Николаевича. Я решаюсь потому через Ваше посредство обратиться с почтительной просьбой к Льву Николаевичу разрешить мне с вышеупомянутой целью во второй половине июля приехать в Ясную Поляну».

В июле был получен ответ, по словам Нестерова, не очень любезный, где графиня Софья Андреевна писала: «Лев Николаевич все время хворал желудочной болезнью и чувствовал себя слабым. Он говорит, что позировать не может, да и времени у него очень мало. Ехать Вам так далеко не стоит. Если бы Вы, ехавши куда-нибудь проездом, захотели взглянуть на него, то он ничего не имел бы против. Все это его слова. Что касается меня, я очень сочувствую всякой художественной работе и рада бы была помочь Вам, но Лев Николаевич теперь очень постарел и ему все стало утомительно, что и понятно в его годы. Желаю Вам успеха в Вашем замысле. Думаю, что Вы можете взять множество портретов Льва Николаевича и Вашим талантом, воображением создать то выражение, которое выразило бы Вашу мысль».
Нестерова не смутил холодный тон письма, в котором звучал явный отказ, и он решил ехать в Ясную Поляну, потому что Толстой был ему нужен для его новой работы. Турыгин предупреждал художника о сложностях этого визита, писал, что Л.Н.Толстой - «не княгини» и не «высочайшие» (Нестеров в то время был уже принят в великосветских кругах), что ему придется «попотеть». Художник отвечал, что он едет не на экзамен и не на поклонение, а едет писать этюд с Толстого и все остальное для него не имеет значения. Видимо, это сознание своей правоты, сознание нужности поездки, необходимости работы и определило то естественное чувство, с которым Нестеров пребывал в Ясной Поляне. Оно же определило и расположение к художнику Л.Н.Толстого. Нестеров прибыл в Ясную Поляну 20 августа, и, к его удивлению, Толстой предложил ему позировать за работой и во время отдыха. Д.П.Маковицкий, домашний врач Толстого, в своих «Яснополянских записках» отмечает, что 20-го и 21-го числа Нестеров делает зарисовки с Толстого, а 21-го Толстой в беседе с Нестеровым дает ему сюжет для картины «Мария Египетская» и рассказывает ее историю, 22-го Толстой беседует с Нестеровым о Микеланджело, в частности, его композиции «Страшный суд» в Сикстинской капелле, которая нравилась Толстому, о фреске Гвидо Рени «Аврора» в палаццо Роспильози в Риме, также нравившейся Л.Н.Толстому, о Тициане (о нем Толстой говорил, что он его «терпеть не может, грубая чувственность»).

В то время в Ясной Поляне, кроме биографа Толстого П.И.Бирюкова, не было посторонних. Свои первые зарисовки Нестеров и делал в момент беседы писателя с его биографом. Уже на следующий день пребывания в Ясной Поляне отношения сделались менее официальными. Толстой сам заговаривал с Нестеровым и, «получая ответы не дурака, шел дальше». Вскоре разговоры зашли и об искусстве. Как вспоминал Нестеров впоследствии, с Толстым вести беседу было нетрудно, ибо он не насиловал мысли. Их разговоры приняли вскоре характер открытый, и художнику с приятным удивлением было заявлено: «Так вот вы какой!» Но Нестерову не повезло. Вечером на следующий день его пребывания в Ясной Поляне он почувствовал сильное недомогание, поднялась температура без малого до сорока градусов. Его обрядили в набрюшник и кофту «великого писателя земли русской», уложили в постель.