Ирина Никонова о Михаиле Нестерове

Глава двадцать третья

К 1932 году реалистические традиции русской художественном культуры и ее крупнейших представителей становятся необходимой основой складывающегося искусства социалистического реализма. 23 апреля 1932 года Центральный Комитет партии принял постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». Это постановление ставило своей целью объединение всех мастеров искусства, «сочувствующих социалистическому строительству». Оно было направлено против кружковой замкнутости, определенной элитарности, бытовавшей в таких организациях, как РАПХ (Революционная ассоциация пролетарских художников.) Постановление Центрального Комитета объединило художественную интеллигенцию вокруг новых задач, стоящих перед искусством. Перемены произошли и в отношении к людям. Коснулись они и Нестерова. Он, пожалуй, был в то время единственным работающим крупным мастером старшего поколения. В 1932 году Совет Народных Комиссаров РСФСР издал декрет о восстановлении Всероссийской Академии художеств в Ленинграде, и возникла даже мысль, показавшаяся Нестерову «невероятной», - сделать его ректором Академии.

В то время художники готовились к крупному событию - юбилейной выставке, подводящей итог их пятнадцатилетней деятельности за годы Советской власти. Нестеров, всегда чуткий к знакам внимания, сейчас особенно ревностно к ним относился, однако, как всегда, с известной осторожностью. С осторожностью он воспринял и настоятельное приглашение участвовать в выставке. Было и опасение: как будут восприняты публикой его вещи? «...Где мне, старому, - пишет он Турыгину, - участвовать с молодежью: разве за ними угоняешься, а потому дело, по-видимому, обойдется и без меня». Однако он решился свои две работы - портрет Кориных и этюд, написанный с сына, - показать на выставке «Художники РСФСР за 15 лет». Спустя некоторое время после ее организации, с чувством удовлетворения, прикрытого, как обычно, насмешливой иронией по отношению к самому себе, он сообщал Турыгину в июле 1933 года: «Мы тут торжествовали, открывали выставки с большой помпой, теперь пожинаем лавры. На мою долю выпал тоже один или два оброненных ненароком лавровых листа. С непривычки не знал, что с ними делать, чуть было, сдуру, не положил их в суп... Ты, конечно, знаешь от П.И.Нерадовского, что на сей раз и я участвую на выставке, после долгих размышлений поставил портрет Кориных и этюд с Алексея. На самой выставке еще не был и как повешены вещи - сам не видал, слышно, около них стоит народ, размышляет, тот ли это Нестеров, который и т.д. Грабарь и кое-кто еще признают мое «первенство» на выставке. Но ты знаешь, что все в мире относительно...». Появление Нестерова на юбилейной выставке было событием знаменательным не только для него. О том, что он работает и работает во многом по-новому, знали лишь самые близкие. Теперь, впервые после революции, о Нестерове начинают писать в журналах, газетах. Имя его становится известным не только прежним почитателям или недругам, но и новому зрителю. В статье «Вчера, сегодня, завтра», опубликованной в 1933 году журналом «Искусство», один из одаренных художественных критиков того времени, А.М.Эфрос, писал о портретах, выставленных Нестеровым: «Какие превосходные, подлинно музейные вещи! Какая в них крепость, убедительность, непреложность напряженности и мастерства». Успех не мог не радовать Нестерова, и в письмах художника того времени чувствуется интонация определенной удовлетворенности, уверенности. Вместе с тем он опасается, как бы постоянные разговоры о его «бодрой старости, неувядаемости» не привели бы к тому, что люди будут дивиться, что он «одряхлел, выжил из ума», а все еще пишет.

В то время, летом 1933 года, он начинает новый портрет, явно занимающий его воображение, - портрет Сергея Сергеевича Юдина. Нестеров был хорошо знаком с Юдиным. Его восхищало не только блестящее мастерство этого выдающегося хирурга. Юдин являл собой пример поистине артистической натуры. Он был блестящим знатоком Пушкина, любил живопись и музыку, любил природу, был спортсменом, страстным охотником. Лицо Юдина отличалось характерностью. Черты его, острые и выразительные, напоминали Нестерову и Рахманинова и Победоносцева. Нестеров решил изобразить Юдина в момент подготовки больного к операции. Художник в то время неоднократно бывал в клинике, наблюдая за работой хирурга. Замысел произведения был весьма новым для Нестерова. Это, видимо, определило и решение портрета. Но хотя художник включает в свою композицию и медицинских сестер и больного, основным для него является изображение самого Юдина. Портрет был закончен уже в 1934 году. Его нельзя признать удачей Нестерова. В нем не хватает должной глубины и остроты в раскрытии личности хирурга, живописное и композиционное решение также представляется весьма несовершенным. В колорите присутствовала какая-то белесость, композиция была вялой. Нестеров остался недоволен портретом и даже собирался его уничтожить.
В то время Нестеров получил от И.П.Павлова приглашение погостить в Колтушах. После первой встречи 1930 года между художником и семейством Павловых установились очень добрые отношения, они переписывались, виделся Нестеров и с сыновьями Павлова, когда те приезжали в Москву. И вот в августе 1963 года художник снова в Ленинграде. Там его ждали и огорчения и радости. Он нашел своего приятеля Турыгина сильно постаревшим, предчувствовал недоброе. Это их свидание оказалось последним. В начале 1934 года Александр Андреевич тяжело заболел и вскоре скончался.