Часть четвертая
571. П.М.КЕРЖЕНЦЕВУ
Москва, май 1936 г.
Многоуважаемый Платон Михайлович!
Обращаюсь к Вам со следующим: в связи с предстоящим 1 июня пятидесятилетием моей художественной деятельности, а также с 74-летием со дня моего рождения возникла мысль отметить этот день устройством моей персональной выставки.
Я должен сказать Вам с полной искренностью, что такое «чествование» не даст мне ни радости, пи удовлетворения: я стар, я не любил, совсем отвык от выставок, «юбилеев» и проч.
Моя выставка имела бы смысл лишь тогда, когда могла бы появиться моя большая, написанная в 1916 году картина «Крестный ход», но время для ее появления, полагаю, еще не настало, и я ни в каком случае не решусь дать эту картину на выставку, если на то не последует согласие И.В.Сталина, а он год тому назад обращавшимся к нему в этом отказал...
Без большой же картины нет нужды делать выставку, так как лучшие мои вещи находятся в государственных музеях Москвы и Ленинграда, они всегда доступны желающим их видеть, и лишь можно пожелать, чтобы те из них, что хранятся в так называемых «фондах» (Русский музей), увидели свет...
Перевозить большие, застекленные картины мои не только из Ленинграда, но и из Третьяковской галереи в Музей изящных искусств небезопасно во многих отношениях.
Выставку не следует делать сейчас, т.к. уже есть прекрасная выставка превосходного мастера Репина, на днях открывается интересная выставка Лансере, а москвичи начнут скоро разъезжаться по дачам, домам отдыха и т.д.
Но если, паче чаяния, И.В.Сталин разрешит выставить большую картину, то все же не следовало бы делать выставку большой, 30-40 доброкачественных вещей довольно: ведь так часто мы видим, что количество убивает качество выставленного.
Вот те мысли, кои я решаюсь поведать Вам в надежде, что Вы меня поддержите в них.
572. М.П.КРИСТИ
Москва, 3 июня 1936 г.
Многоуважаемый Михаил Петрович!
Благодарю Вас за Ваше поздравление с 50-летием моей художественной деятельности.
Ваши благие намерения, конечно, исполнимы в том случае, если я смогу еще написать что-либо достойное Третьяковской галереи, той Третьяковской галереи, на которую положил весь свой ум и большое сердце и понимание истинного искусства незабвенный Павел Михайлович Третьяков.
Благодарю в Вашем лице всех Ваших сотрудников, кои столь внимательно относятся в последнее время к моему художеству.
573. М.М.ОБЛЕЦОВОЙ
Мураново, 15 июня 1936 г.
Дорогая Маргарита! Спасибо тебе за поздравление и пожелание. Их на этот раз было много и официальных и неофициальных. Последним через две недели пришло из Уфимского музея. Там долго думали, гадали, можно ли Нестерову посылать поздравление, и, убедившись, что «можно», на десятый день рискнули, риск был небольшой... На этот раз было у нас особенно шумно. Было гостей множество, говорят, человек до ста! Обе мои комнаты превратились в цветник самых роскошных цветов. Артистка Держинская прислала еще накануне, поздно вечером, великолепную художественного фарфора вазу с цветами. 1-го она пела у меня одну из лучших своих арий: пролог к «Псковитянке» Веры Шелоги... с другой артисткой из Большого театра... Играл на рояле профессор Игумнов. Читались приветствия. С.Н.Д. сказал большое приветствие, у некоторых вызвавшее слезы... Я тоже разошелся и просил выпить за своего друга, пришедшего двадцать пять лет тому назад юношей, похожим на тех юношей, что написаны на фресках Гирландайо во Флоренции, в церкви Санта Мария Новелла, потом этот юноша стал моим другом, а теперь лучшим, самым замечательным художником нашей страны, это был П.Д.Корин.
От всех официальных чествований, от выставки, от «банкета» и каких-либо наград я отказался, послав письмо об этом председателю «Особой комиссии по делам искусства» Керженцеву, перед тем недели за две бывшем у меня, приобретшем портрет И.П.Павлова для Третьяковской галереи. Невестка Горького и его первая жена были у меня, завезли поклон от Горького, тогда уже лежавшего, и чудесную клубнику на еще лучшей фарфоровой дорогой вазе. Бубновы прислали огромный торт на дорогом художественном китайском блюде... Шампанского и конфет нанесли множество. Повторяю, было очень шумно, большинство стояло (в маленькой комнате все было убрано и стоял второй стол). Разошлись все довольные, на другой день я лежал, т.к. сильно устал. В именины было нечто повторное, но в меньшем виде. [...]
Пятьдесят лет, как я работаю самостоятельно, семьдесят четыре года живу на свете, двадцать пять лет, как знаю и люблю чудесного человека и художника Павла Дмитриевича Корина. Много, много прошло событий и людей мимо меня. Знал я людей замечательных (Толстого, Менделеева, Павлова, Сурикова, Васнецова, Репина), многому научился и век бы учился, да старость мешает. [...]
Сейчас я сижу в Муранове у Тютчевых, где все напоминает мне былое, славного поэта и его время. Я люблю Мураново.
На вторую половину июля собираюсь в Колтуши, куда меня зовут, там пробуду недолго, а там, если жив буду, поеду с Е.П. в Сочи, это уже в октябре.
По приезде из Муранова думаю начать два женских портрета, очень трудных, но интересных. Вот, кажется, и все написал тебе. Разве написать тебе еще об одном «подарке»? В то время, когда был разгар «пира», мне сказали, что принесли еще огромных размеров цветы, все было занято, ставили их на кухонные табуретки, я, недовольный, вышел в переднюю, вижу огромный, завязанный бумагой пакет, я говорю: «развяжите, несите в комнату» (а там негде пошевелиться), начинают сверху развязывать, и из пакета выглядывает улыбающаяся физиономия поэтессы Щепкиной-Куперник (внучки актера и переводчика Ростана), приехавшей нарочно к этому дню из Питера, чтобы сделать мне такой сюрприз. Она позднее прочла чудесное стихотворение, посвященное мне. Ну, кажется, все. Е.П. за два дня пекла пироги, устала безмерно. Сейчас без меня отдыхает.
Очень волнуюсь болезнью Горького из-за Павла Дмитриевича.
Дальше » |
