Часть четвертая
Первое впечатление было иное. Провинциальный городок, по улице, шатаясь из стороны в сторону, бегает без рельс маленький вагончик трамвая, по сторонам его - по середине же улицы - куда-то спешат и болтают на красивом языке какие-то люди из «Сельской чести». О чем-то спорят, горячатся и того и гляди, как у синьора Масканьи, вцепятся один в другого и всадят нож в спину. Но это вам только так кажется...
Вы скоро ориентируетесь и тоже, презрев европейские порядки, несетесь куда-то и, быть может, почувствуете себя немножко итальянцем. Вы спешите в короткий срок осмотреть все: и собор, и Сан-Джорджо с изумительным Веронезом, где он так великолепен. Заглянете и в амфитеатр и еще, и еще куда-то. Наконец, вы очутитесь у знаменитого дворика Скалигеров. Вы совершенно изумлены тем, что наделали эти Скалигеры у себя, на какой-нибудь веронской Полянке. Они на этом совсем Полянском дворике сумели увековечить, да как! свой род. Одни из них предстали перед изумленным европейцем XX века на конях, во всеоружии их доблести. Они смотрят на вас с нескрываемой иронией, как бы говоря: «Вот мы какие, смотрите и дивитесь на нас». И им дивятся через... пятьсот лет. Другие почиют в мраморном изображении – и где же... над входом в их же дом - над самой дверью - устроена гробница с изображением одного из этих удивительных Скалигеров.
А что за изумительный вымысел зодчих, что понаделано там из мрамора!! Ну да всего не перескажешь. В Орвието мы видели в соборе «Страшный суд» Содомы... и порядочно подвыпили... Ах, какое там местное вино! - Орвието...
Ну, довольно, довольно. «Молчание», как сказал злополучный гоголевский герой.
1929
471. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 19 января 1929 г.
У нас, в Москве, в художественном мире, с одной стороны, выставки, юбилеи (25-летний юбилей профессорской деятельности Кардовского)... С другой - неожиданный «разгром» во Вхутемасе - его крен налево. Причем получилось, что прославленные профессора - Кончаловский, Машков, Пав. Кузнецов, Фаворский - на днях проснулись уже не профессорами, а лишь доцентами со сниженным жалованьем. А профессорами остались по рисунку - Кардовский, а по живописи - Штереиберг (крайний левый - кубист, супрематист или какой-то су...), с жалованьем в 250 руб. (бумажных), а те, «бывшие», будут получать только по 150... Таким образом, «слава» сменилась бесславием, и все это за несколько ночных часов. Все растеряны, потрясены, удивлены. Хотят куда-то идти, где-то протестовать... но, подумав, остыв немного', полагаю, здраво решат, что и 150 - лучше чем ничего. В Третьяковской галерее тоже «новизна сменяет новизну». Там полевение не меньшее. И теперь думать нам, старикам, о чем-нибудь - есть бессмысленное мечтание. И все это произошло за какие-нибудь два последних месяца, когда ушел или «ушли» очаровательного болтуна Щусева, который вчера должен был вернуться из Парижа в Гагаринский переулок. [...]
472. А.А.РЫБНИКОВУ
Москва, 4 февраля 1929 г.
Глубокоуважаемый Алексей Александрович!
Давно Вас не видал, но думал о Вас часто. Думал в связи с некими моими действиями. Как-то, показывая кое-что из написанного летом, я заметил сильную жухлость, не долго думая, я беру маленький фридлендоровский флакон с ретушью и усердно протираю ею зажухлые места. Дело сделано, но я вижу, что протер я не ретушью, а... лаком...
Смущен, но тотчас же вспомнил о Вас, о Ваших магических экспериментах - успокоился в надежде, что Вы дадите мне добрый совет, как поправить дело, свести лак.
Если Вы не очень заняты, быть может, не откажете заглянуть на Сивцев Вражек, д. 43, в один из Ваших свободных дней, в воскресенье, в понедельник или в четверг, часам к 12, а в час мы пообедаем, не так ли?
473. С.Н.ДУРЫЛИНУ
Москва, февраль 1929 г.
[...] Вы однажды (если не дважды) выразили желание знать о смерти Анны Семеновны Голубкиной. Она скончалась более года тому назад у себя в Зарайске. Скончалась после недолгой болезни и там же, в Зарайске, похоронена. Пошли некрологи, не очень длинные, потом стали собираться друзья-приятели, думать, рассуждать, как «почтить память почившей». Среди друзей оказались и недруги, - они стали кидать палки в колеса. От благих намерений осталось немного: сестра и племянница покойной заняли ее мастерскую, где и проживают сейчас.
Что же касается посмертной выставки, отлития лучших статуй Анны Семеновны из бронзы, то это осталось лишь в мечтах. Денег нет, достать их трудно, а главное - теперь все, что делала Анна Семеновна, не нужно.
Я смотрю на все это оптимистически, считаю, что все самое выдающееся из работ Анны Семеновны находится в музеях и будет так или иначе говорить о том, что у нас когда-то жила, творила Анна Семеновна Голубкина, как творили перед ней Растрелли, Логановский, Мартос, Витали, Пименов, лотом Антокольский и современник Анны Семеновны, прекрасный талант Коненков (о нем скажу дальше).
Имена этих художников не забудутся долго. Чего еще надо?.. То же, что новоявленному портретисту не удалось написать портрета с Анны Семеновны - конечно, жалко, а может быть, так-то и лучше, - вдруг «шедевра»-то бы и не вышло, а вышла бы самая обыкновенная «пошлятинка» с претензией на Перова, Крамского, Серова и прочих признанных (и не признанных) Ван Дейков.
Слышно, Ваш любимый портретист написал портрет со своего «единственного». По обыкновению, говорят, «приукрасил» и вышел сущий «Дориан Грей»...
Дальше » |
