Часть четвертая
480. А.А.ТУРЫГИНУ
Гаспра, 5 ноября 1929 г.
Итак, я снова в Гаспре, снова в своей уютной, беленькой комнатке. Перед глазами Ай-Петри, над ним бегут облака - окна настежь, тепло, как летом: еще купаются. Общество - какой-то больной профессор из Сибири - и только... Вечером, если вздумается пройтись, идешь темной дорогой, кое-где бредут люди, особой «горной» походкой. Мелькнет огонек - это Кореиз, деревня. Ее восточные домики ютятся, жмутся к скалам - то там, то здесь слышится журчанье ключей, они несутся с гор в море, а оно, спокойное, темно-свинцовое, стелется вдали, сливаясь с яркой желтой полосой горизонта.
Впечатление оперы или... маленького сицилийского городка - какого-нибудь Чефалу.
Нервы отдыхают от Москвы, от глупых слухов, болтовни и проч. - хочется жить, работать и... быть молодым. Ах! как иной раз хочется быть молодым... и... удалым [...]
Здесь думаю написать «Заключение» к «Воспоминаниям». Дело это нелегкое. В сжатой форме надо дать объяснение «что и почему». Надо угадать тон. Несколько вариантов такого финала не удовлетворяют меня. Оно должно быть сработано в мягких тонах, а главное - «умно», вот это «умно» - то и трудно: не переумнить бы...
Торопиться с ним не буду.
Явилось желание написать особый этюд о Дягилеве и Щуре Бенуа, они оба «достойны кисти Айвазовского». Если выйдет, буду рад, не выйдет - не беда ...
Слышно, хорошо выходит «Мадонна Литта» у. Ал.Дмитриевича. Посмотри сходи. [...]
481. А.Д.КОРИНУ
Гаспра, 2 декабря 1929 г.
Дорогой Александр Дмитриевич!
Спасибо Вам за письмо. Оно порадовало меня тем, что Вы работаете то, о чем давно мечтали, что Вам по душе. Вы говорите, что на работе этой - учитесь.
Ах, как хорошо это слово! Как содержательно оно и как жаль, что оно выходит из моды, что его смысл так часто и от многих бывает сокрыт. Мы начинаем постигать его великое значение тогда, когда и волосы и зубы выпадут (у Вас-то и то, и другое в великолепном порядке).
Рад, что отношение к Вам П.И. хорошее, да он и сам хороший.
Пишу это письмо на отлете. Завтра покидаю Гаспру и еду в Москву, там, бог даст, увидимся как с Вами, так и с Вашей «Мадонной Литта».
Спасибо за набросок стены, где висит «Св. Русь». Я очень благодарен П.И., что надумал повесить эту мою картину. Как знать, может быть, надумает он повесить и «Монахов», более «Руси» ценимых и менее ее одиозных.
Жаль мне оставлять Крым, чудное солнце, море...
1930
482. С.Н.ДУРЫЛИНУ
Москва, 9 января 1930 г.
Милый, любимый друг Сергей Николаевич!
Спасибо за письмо, по обыкновению, утешительное и ласковое.
Спасибо за поздравления и пожелания. Поздравляю и я Вас с праздником и Новым, уже 1930 годом. Сколько их помню я в прошлом! Какие они были разные, хорошие и так себе. Были и совсем, совсем плохие.
По обыкновению, полагаю, Вы ждете от меня художественных новостей. И правда, вращаясь в этом мире, слышишь иногда кое-что.
Вот это кое-что и постараюсь Вам передать, то, что слышал от людей, к этому пестрому миру причастных. Во-первых, говорят, Корин младший сделал удивительную копию с Леонардовой «Мадонны Литта». Копия такова, что те, кто много видали копий по заграничным музеям, уверяют, что лучшая и совершеннейшая - только что сделанная. Ее техника равна тому содержанию, тому высокому художественному смыслу, что вложил в нее Леонардо да Винчи. Сейчас «Мадонна Литта» выставлена для обозрения желающих ею полюбоваться в Музее изящных искусств.
Картина Иванова будто бы к весне перенесется в новое помещение Третьяковской галереи, еще совершенно сырое. Что-то будет? Боятся за ее благополучие.
Последний, писанный с Васнецова портрет почему-то снят, как и Кузнецовский. Весь Васнецов перевешен, вещи киевского периода убраны вовсе. А остальные сдвинуты ближе к «Богатырям». А часть залы от входа в нее отдана картинам Ге, и оба автора отделены перегородкой. Говорят, оба проиграли.
Я давно, больше года, не был в галерее.
Выставок пока нет никаких. «Этюды» о Перове, Третьякове, а также Дягилеве и Бенуа завершают собой ряд других о художниках, артистах, писателях. [...]
Поездка в Крым была очень удачная, подбодрила. Надолго ли? Годы берут свое. [...]
483. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 8 марта 1930 г.
Что-то ты, старик, примолк, нет в тебе былой резвости, не вижу неукротимого «темперамента». Куда все девалось!.. Откликнись, пока не попал к предкам...
Да! предки... все ближе и ближе мы к ним. Мы к предкам, а потомки от нас.
Третьего дня проводили Алексея на службу - на Государственные конные заводы на Дон.
Уехал до мая. В мае приедет, сдаст зачеты, получит бумажку об окончании института. Только мы его и видели... Уедет на юг совсем. Заживет своей особой жизнью. Он очень возмужал. Стал огромный, массивный, самостоятельный.
Перед отъездом я написал с него портрет в натуру, вышел похож и одобряют. Тот, что написал год назад, уничтожил: и сходства было мало и был жидковат.
Тебе, быть может, говорил П.И., что «Автопортрет» взят в галерею, на выставку вещей, предполагаемых к приобретению. Теперь они стоят там для обозрения масс, кои и есть наши судьи.
Что из всего выйдет, увидим... Кто был на выставке, говорят, что автопортрет лучший из всего того, что туда понатащили. [...]
Дальше » |
