Часть четвертая
467. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 12 сентября 1928 г.
[. ..] Вот сейчас перевешиваем Третьяковскую галерею, и, знаешь, неплохо. Начали с конца, со всех этих супрематистов, эгофутуристов и других клоунов-эксцентриков живописи. Перевесили «Голубую розу», «Ослиный хвост» и еще что-то. Поработали над мирискусниками. Отлично представили Сапунова,. Борисова-Мусатова, прошли Шуру Бенуа с его приближенными. Потом Врубель, Костя Коровин, Серов - все на светлых стенах выглядит ново, празднично. Правда, цвет стен жидковат, правда и то, что выбирал его Эфрос, однако краски картин на нем сияют, радостно, звучно, нарядно.
Теперь начинают верх с другого конца. Чуть ли не со времен Петра Великого... С Аргуновых и дальше через Боровиковского, Левицкого, к Брюллову, Иванову, Флавицкому - к передвижникам, к Перову, Ге, Крамскому. От них к Сурикову, В.Васнецову, Нестерову. Последние будут в отдельных залах новой галереи (с верхним светом). Тут же за ними «историки»: Шварц, Литовченко, Рябушкин, Аполлинарий Васнецов с его «Старой Москвой» и др. Здесь же, в новой галерее, - тысячи рисунков (моих до десятка) и отдельный зал скульптуры. Покраска стен наверху - разная. Заведует развеской Машковцев. Щусеву дан миллион двести тысяч для начала постройки новой Третьяковской галереи. Таковая будет у храма Христа-спасителя, рядом с Музеем изящных искусств. Снесется для этого целый квартал по Волхонке. Вообще Москва сейчас не только разрушается (церкви), но и строится. На Полянке строится огромный, пятнадцатиэтажный, дом ВЦИКа, в основу его идет старый кирпич от церквей, как более добротный.
Сейчас в разгаре Толстовские празднества. Я получил на них приглашение, но не был, как не бываю ни на каких торжествах. [...]
468. С.Н.ДУРЫЛИНУ
Москва, 18 сентября 1928 г.
[...] Вы желаете знать об М.В. - он работает, так сказать, «заноем». За лето написал пять портретов и семь этюдов - все, кто видел, говорят, что старик не желает стареть. Каков! Вам писали о портрете дочери его, также Вы знаете и о «больнушке». Последнее время написан второй (большой) автопортрет - его хвалят одни неумеренно, другие (меньшинство) находят старее оригинала, а В.А.Т-в - недовольный, заявил, «что ему было бы приятно видеть гостеприимного хозяина», что едва ли совпадает с тем, о чем думал автор, который мечтает, полагать нужно, войти «в Историю русского искусства» не как «гостеприимный хозяин», а как-то по-другому. Видевшие портрет спецы галереи одобряют. Машковцев неоднократно будто бы воскликнул: «совершенно удивительно!» Насколько сие искренне - это другой вопрос.
Очень однородные и благоприятные отзывы вызывает портрет Николая Ивановича, изображенного в Мурановском кабинете-библиотеке. София Ивановна теперь в одиночестве на фоне мурановской деревни. Осень - на душе старой дамы, осень и в природе - осенний букет (астры, рябина) на столе. Вышло столько же портрет, сколько и картина - появился смысл. [...]
469. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 25 октября 1928 г.
[...] Что сказать о себе... Я отдыхаю от содеянного летом. Бывает много народа. Были и Третьяковские главари. Все хвалят. Особенно единодушно отношение к автопортрету. Грабарь находит, что старость моя - «завидная старость», что если бы не Советская власть, то, быть может, никто бы и не знал об этой скрытой до 17 года, до Октябрьской революции, способности моей к чистому портрету и т.д. и т.п. Словом, еще «жив курилка»...
Нравится почти всем портрет Софьи Ивановны Тютчевой, также «Больная девушка» и картинка «Элегия» (слепой музыкант). Последняя равна автопортрету и одна из самых удачных так называемых «лирических» вещей моих. Словом, похвал довольно.
Было бы хорошо, если бы к похвалам прибавилось что-нибудь более существенное. Право, некоторое из написанного летом не испортило бы галереи, да и вашего музея тоже. [...]
470 С.Н.ДУРЫЛИНУ
Гаспра, 17 ноября 1928 г.
Дорогой Сергей Николаевич!
Пишу Вам из Крыма, из тех прекрасных мест, где провел я осень 1926 года. Те же милые люди, тот же парк и осень такая же, как тогда, - южная, теплая, может быть, менее солнечная, но и сам я не тот стал, постарел, сдал... Машина испортилась, все время надо за ней смотреть. То смазывать (касторкой), то исправлять какие-то там испортившиеся винтики. И хуже всего то, что никакой «Мозер» тут уж ничего не поделает. Шабаш!
А все же как хорош юг! Даже Крым, который в старые годы я презирал. Он казался мне и «акварельным», и еще что-то, по сравнению, например, с благословенной Италией, а теперь, когда Италия стала недоступной простым смертным, то и Крым, пожалуй, сойдет, ну, хоть за Флоренцию.
Да, часто, именно здесь, на юге, я переношусь в далекое прошлое. Последний раз мы были с Екатериной Петровной в Италии в 1911 году. Мне хотелось ей показать Рим, а самому побывать в Сиене, Вероне, Виченце и еще где-нибудь, между Флоренцией и Римом. Работы свои я тогда почти закончил. Можно было и отдохнуть с месяц. Вот мы и махнули через «Вагнеровский» Земмеринг на Понтебу, прямо в Венецию.
Понравилась моей спутнице Италия, что говорить!
По Риму мы носились, как неистовые англичане. От Сикстинской капеллы, Латерано, до какой-нибудь Санта-Пуденцианы или Проседы мы обшарили все. Мы не знали отдыха, были неутомимы, хотя Рим и не был мне новинкой.
На обратном пути у нас были Орвието и Верона.
Верону я давно любил по превосходным этюдам Станиславского. Он, как редко кто, умел в своих этюдах передать душу местности, города. Он был истинный поэт.
Дальше » |
