Часть четвертая
478. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 15 июля 1929 г.
Спасибо, старик, за Бронзино. Он сейчас передо мной. Вот как надо писать портреты. Пиши, как Бронзино, а не так, как пишет их Нестеров... Как «посажен глаз»!... Как высмотрена рука! [...]
Вчера был твой patrone. Посидели, поговорили.
Из Остроуховского собрания пока что не удалось выудить ничего. И теперь существует два предположения: одно (галерейное) - все перенести в Лаврушинский, а дальше - будет видно. И (Луначарского) все оставить на месте, в Трубниковском, неприкосновенным. Думается, восторжествует первое: все перетащат, все смешают, и делу конец. Сделают то, что в свое время сделал Грабарь, а последующие «молодые люди» доделали, - все смешали, выкинули им не угодное, заменили им угодным. Придут другие «молодые люди», выкинут оставленное этими - и наведут свой порядок. Глядишь, от большого-то дела и не осталось ничего.
Поговорили с patrone и о том, будут ли повешены мои вещи («Св. Русь», «Под благовест» и «Сергий»). Маялся долго, - я ему помог, сказав, что не собираюсь настаивать на развеске. Тогда он с облегченным сердцем начал излагать своя «дипломатические соображения». Что скажут рабочие и еще что-то в этом роде. Ну, вижу, тут пути не будет: боится... Да и заветы Шуры Бенуа на мой счет не те, чтобы торопиться со мной надо было.
Что-то от Нестерова останется лет через двадцать пять, хотел бы я знать? К чему сведется его «энергическая деятельность». Не к нулю ли?.. А жаль, малый был не бездарный - и был в свое время «любимец богов».
Недавно кто-то мне сказал, что в одном из иллюстрированных журналов была статья Грабаря... Там он ставит мне в упрек, что я недостаточно способствую «социалистическому строительству» (иначе: «бди»). Что тут скажешь... Стар я стал, где уже в семьдесят лет угнаться за всем... А тут кто-то на днях поведал, что тот же Грабарь где-то написал «восторженный отзыв» о моих портретах. Вот и пойми тут что-нибудь! [...]
479. С.Н.ДУРЫЛИНУ
Москва, 10 сентября 1929 г.
Дорогой Сергей Николаевич!
Ваше одобряющее письмо получил, с добрым и благодарным чувством прочел его. Я люблю Ваши письма: в них, кроме их стиля, всегда изящного, литературно живого, я вижу Ваше лицо. Они ярко, полно отражают Вашу прекрасную душу, нежную, чувствительную, любящую, верную во всех случаях жизни. Таково и последнее Ваше письмо. Оно, как некий бальзам или как разговор с Ф.К.Гетье, действует на меня успокоительно, утишает боли физические и душевные. Так действуют на меня Ваши «послания». Вы - давний мой утешитель, Вы тот «Жалостник», который так хорошо Вами нарисован. Спасибо Вам.
Только что дочитал написанное Вами о Сурикове, переданное симпатичным Пантелеймоном Ивановичем! Об этом мне хотелось бы сказать Вам несколько слов.
Суриков - тема сибирская, соблазнительная. Погрешил и я, написав на эту тему «этюд», вспоминая о Василии Ивановиче, что осталось в памяти, попутно рассуждая кое о ком еще (об Иванове).
Суриков - тема будущего. В ней налицо все элементы для создания хотя бы и романа с героем - Василием Ивановичем - в нем. Ваши размышления о Сурикове правдивы, прекрасно проведены, интересны, и все же хочется обратить Ваше внимание: во-первых, на пристрастие Ваше к так называемым «русизмам», едва ли достаточно необходимым, характерным, несколько искусственно звучащим. Во-вторых, чрезмерная подчеркнутость эпитетов - ярый, яростный, сердцем ярых, красноярь и прочее, - как-то вытекающих из названия родины Сурикова. Быть может, такое подчеркивание не усиливает, а ослабляет значение этих эпитетов чрезмерной своей настойчивостью. Вот и все, что мог бы я поставить Вам на вид в Вашей прекрасной статье.
Что поведать Вам о себе, о нас, о художестве и художниках всех отраслей?
Говорят много о музеях. Не стало музея Остроухова - он поступил в «фонд» галереи, из которой будет по мере надобности расходиться повсюду. Не стало музея «сороковых годов». Там поселены студенты, им зимой там не будет жарко.
Уничтожается «Музей игрушек», и туда, в прекрасный ампирный дом Селезнева, хотели перевести вашу Академию из дома Поливановского. Едва ли долго просуществует и Абрамцевский музей.
Предполагается будто бы смена или мена директоров Третьяковской галереи с Русским музеем - Кристи с П.И.Нерадовским. Что из такой мены выйдет - покажет время. [...]
Недавно исполнилось восьмидесятипятилетие Репина. На посланное ему мною приветствие на днях получился нижеследующий ответ с адресом на конверте, писанным чужой рукой. Ответ начинается добрым, размашистым почерком: «Академику живописи М.В.Нестерову», чем дальше, тем почерк делается мельче, неразборчивей, и сводится все на «многоточие». Привожу письмо полностью:
«Академику М.В.Нестерову. - Растроган до глубины души Вашим проникновенным письмом. Вас искренне любящий и свято чтущий, как религиозное начало жизни, Илья Репин. Необыкновенно осчастливленный, недостойный пережитого счастья - этих последних светлых дней... неземной красоты...»
Вот что делает с людьми столь преклонный возраст, как восемьдесят пять лет. Однако не пора ли умолкнуть и мне - шестидесятисемилетнему старцу.
Дальше » |
