Часть четвертая
461. С.Н.ДУРЫЛИНУ
Москва, конец июня 1928 г.
Дорогой, любимый Сергей Николаевич!
Спасибо за ласковое письмо. Оно, как всегда, овеяло меня Вашей любовью. Спасибо Вам за нее.
Что я делаю... Пишу, пишу и буду писать. Планы писанья обширные. Кончаю «лирический портрет», быть может, назову его иначе. Выходит (если сегодня не испорчу) свежо, и не на шестьдесят пять лет. Когда кончу, напишу о нем подробней.
Ближайший план - написание отдельного портрета с Н.И. и переработка прошлогоднего из двойного на однофигурный, с местным, тютчевским пейзажем на фоне.
А потом еще два проекта. Один другого замечательней. Но Вы спросите: откуда этот неугомонный старик возьмет сил? Думаю - «бог даст», не иначе.
Один из ближайших проектов: больная, лежащая много лет в ожидании смерти, девушка, прекрасная, с такими глазами, каких не удалось написать Нестерову ни на одной «Варваре». Она, эта милая с темными локонами больнушка, когда узнала о моем намерении, будто бы сказала, что «она этому рада, что если это исполнится, то она будет думать, что жизнь ее прошла недаром». Каково! И к чему это обязывает художника!
Еще затем, быть может, не менее интересная, но о ней говорить, быть может, еще рано. Пусть все созреет. И если начну уже к осени, тогда напишу. Во всяком случае, тема «моя», несмотря на то, что одновременно и «портретная» тема.
Писанье идет, кажется, успешно. Сейчас самый интересный по воспоминаниям год - 1907-й (выставка, начало Ордынки и проч.).
462. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 24 июня 1928 г.
[...] Что-то ты медленно читаешь и все еще не можешь дать мне свое «Заключение». П.И., конечно, буде он пожелает, дать все можно, а потом возьми и сделай так, как я тебя просил. Ну вот об этом пока и довольно, а то ты заскучаешь... Стар ты стал и непокладист, посмотрю я на тебя.
Конечно, не молодею и я, а все же «молодчина». Только что кончил портрет Веры. Тот самый «лирический портрет», о котором думал. Вышел ли он «лирический» - не знаю, но, по общему отзыву его видавших, он поэтичен и писан не стариком. Да я и сам знаю, что старики пишут иначе. Есть свежесть, есть мастерство, коим я не отличаюсь и не отличался раньше. Словом, в этом смысле пока что еще жить можно и вот пока еще я не остыл, так сказать, «с разбегу», начинаю другой портрет-пар-тину? Очень трудную по выражению, по напряженности всей темы. Нервам достанется. Но я думаю, что если голова не удастся (в ней все дело), то возьму да и брошу, что с меня возьмешь, с такого... На той неделе примусь за это дело. Оно отодвигает поездку в Мураново, переписку портрета Тютчевых (брата и сестру разъединяю). Сестру оставляю на прежнем холсте, брата пишу на новом.
Вообще планов целый ворох. [...]
463. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 1 июля 1928 г.
Твое письмо, Александр Андреевич, получил сегодня. Путаницу, что ты усмотрел в писаньях, распутает Е.П-на... Она все тебе подберет, всему даст свое место.
Что в писаньях есть длинноты, что не все в них проработано, знаю. Если будет время, это можно будет поисправить. Короткие характеристики, как «М.Н.Ермолова», то, что они не входят в план, а сами по себе - это не беда. Такие «этюды» пишутся тогда, когда внезапно приходит желание, - есть охота - тогда садишься и пишешь. Выходит иногда кратко, но ярче, чем если бы я к ним добирался постепенно. Они у меня в своем месте, где-нибудь среди актерской братии, найдут себе пристанище. Этюд о Ермоловой «спецам» нравится своей сжатостью, он, быть может, ярче, чем растянутый «Шаляпин». О передвижниках «поштучно» писать не буду: ну что я скажу об Ефимке, об Максимке. Что один был глуп, другой пил горькую - не стоит, а цена им как художникам и без меня будет видна из их произведений, что висят по музеям.
О Праховых, о В.Васнецове написано много, в свое время прочтешь... (половина написанного - еще в рукописи). Одна из задач моих, чтобы те, что когда-нибудь захотят прочесть, что написал я, не заснули и не выругали меня за то, что я отнял у них драгоценное время на такую скуку, как передвижники. Об этой почтенной «секте» писалось много. Их пересчитывать еще, как баранов, нет нужды, надоело! Да и не такой уж я их поклонник и верноподданный, чтобы забыть ради них многое другое. Я ведь «беспартейный». Говорю я столько же о художниках разной масти, о художестве, как и о том, что видел, слышал, как сам жил-поживал, как писал, как грешил и каялся.
Вот о чем мне писать интересно, а ты с передвижниками... Ну их!
Большинство моих характеристик своей братии - художников - будут кратки, в двух-трех метких словах и готово... Даже такой, как А.И.Куинджи, всегда благожелательный ко мне и такой своеобычный, проходит в моих воспоминаниях попутно. Будет маленький особый этюд о В.В.Верещагине. О Поленове по нескольку слов в двух-трех местах, и только. Ничего «заказного», обязательного... Пишу, что бог на душу положит. Сейчас пишу 908 г., Марфо-Мариинскую обитель. Осталось еще лет восемь (до 17 года).
Портрет Веры кончил, он нравится, говорят, написан свежо, красиво, хоть бы и двадцать лет тому назад, и то бы ладно. Будем думать, что так...
Сейчас работаю над портретом-картиной. Тема не по годам - трудная. Модель прекрасная, но полуживая. Два дня работаю, три дня она отдыхает. [...]
Дальше » |
