Часть четвертая
Большей сенсации на моей памяти не вызывало ни одно художественное создание - дальше шел уже Шаляпин со своими трагическими образами, с особым, ему присущим умением их преподносить обществу.
Так проходила жизнь и деятельность одного из славнейших художников моего времени, времени яркого расцвета русского художества, времени создания Третьяковской галереи и Русского музея, этих неоценимых сокровищниц нашего искусства, отразившего в живописи жизнь, события, людей, современность и историю народа не менее ярко, чем то сделали Толстой, Достоевский, Тургенев и другие в нашей литературе.
Поело Карла Брюллова не было, быть может, живописца, столь властно распоряжавшегося своей палитрой, как покойный Репин. Ему, как и Брюллову, не нужны были «темы», и не в них была сила этих феноменов нашего живописного искусства.
Мне не хочется говорить сейчас о недостатках репинского искусства, они были... Меня сейчас печалит мысль - нет Репина, как нет уж никого из его славных сверстников, нет Васильева, нет Виктора Васнецова, нет и Сурикова, нет и многих других. Всем им вечная память!
Простите, меня за длинное письмо. - На душе тяжело... хотелось вспомнить былое.
1931
495. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 18 мая 1931 г.
[...] Сейчас у нас весна. На балконе цветут анютины глазки, распустились липкие листочки березки. Хорошо! Лето проведем в Москве, быть может, наезжая днями в Мураново. Осень тоже, вероятно, на Сивцевом, т.к. денег нет.
Идет ряд выставок: Бродского, Юона, Павла Кузнецова и сейчас Ассоциации советских художников. На последней - «посмертный уголок» Архипова. Какой отличный мастер! Правда, - внешний, но такой яркий, сияющий, молодой в шестьдесят восемь лет, молодой, если не юный: за два-три месяца до смерти. Недаром он когда-то собирался прожить тысячу лет! Что тебе сказать еще... Я молчу, то есть не беру кисти в руки, зато язык еще болтается.
25 мая (по-старому 12-го) можешь поздравить меня с юбилеем: в этот день сорок пять лет тому назад я получил «классного художника». Это почетное звание и несу по сей день с возможным достоинством. 25-го тебе представляется случай выпить «беникарло» за мое здоровье, а мы сделаем это здесь, на Сивцевом Вражке, в обществе немногих друзей (о юбилее, конечно, никто не знает, даже те немногие, кои приглашены на этот вечер).[...] Что читаешь? Прочти англичанина Беннета, забавно, и Андрея Белого «На рубеже двух столетий».
496. С.П.ДУРЫЛИНУ
Москва, 29 мая 1931 г.
Дорогой друг мой!
Спасибо Вам, Ирине за вести о Вас, о Ваших работах. Все это радовало бы меня, если бы не Ваше нездоровье. Оно всему помехой. Как его избыть, что делать? Весна, солнце, в нем, казалось бы, могли Вы обрести силу, здоровье... Так нет-с...
Предыдущее письмо Ваше с предложением написать ряд портретов-картин, картин-характеристик, поэм, имеющих в себе, кроме основной, формальной темы, еще смысл и значение привходящее... Все это заставило меня сильно пошевелить своими стариковскими мозгами, подойти к Вашему предложению и так и эдак, поговорить о сем с близкими и ближними людьми, словом, отнестись вполне серьезно, тем более что Вы этому делу придали как бы решающее значение.
И вот к каким выводам я пришел: нам, художникам-живописцам, как известно Вам, положен предел. Вы же указываете мне путь, лежащий за этим пределом. За ним начинается область нам неподвластная, чуждая, запретная. За нее лучше не совать нам свой нос, и вот почему: область, Вами указанная, - область литературы, поэзии, связанной с писательством, со словом, и эта область слова ревнива, она не допустит к себе ни живописца, пи музыканта, как они, в свою очередь, ощетинятся на излишнее вмешательство в их пределы - литературы, слова.
Вы указуете и те базы, на которых мог бы я утвердить свое творчество. Они сами по себе ценны и характерны для названных поэтов, но для нас, живописцев, они в лучшем случае будут поводом сделать к этим поэтам более или менее удачные иллюстрации; не более того.
Оговариваюсь: если эти поэты-писатели не возбудят в нас - живописцах - самостоятельных художественных побуждений, образов (для меня таким был Мельников, для Врубеля - Лермонтов). Найти творческое лицо поэта в его портретном изображении? хм! Что я стал бы делать с лицом-портретом гусара Лермонтова?
Если я позволил себе показать в большой картине портретные изображения Толстого, Достоевского, Соловьева, то это было вызвано основной темой картины, она без этих лиц была бы неполна, не закончена. Толстого, Достоевского и Соловьева нельзя было выкинуть из жизни народа, идущего по путям, скажем, богоискательства. Особые тропы народные (быть может, только интеллигентские) шли к ним и от них. Тут выхода для меня-живописца не было.
Иное дело заданная, а не воспринятая непосредственно тема: Тютчев, Лермонтов, Гоголь, Достоевский и другие. Тут такой вольнолюбивый живописец, как я, немеет, язык мой «прилипает к гортани».
Из всех Вами указанных лиц, быть может, один Достоевский, но и он, если бы я взял его темой, прошел бы по особым, неведомым, несамостоятельным, не зависящим ни от времени, ни от иных задач, путям. Я думаю, что для Вашего Лермонтова мог бы быть один достойный портретист - Врубель, для Тютчева же немец Менцель, да, Менцель и никто иной. Менцель - автор совершенных картин из жизни Фридриха Великого - «Фрица».
Писать портрет, как Вы себе представляете, художника слова совсем не то, как писал портрет живописец Перов с Достоевского, Островского, Серов с Лескова (превосходный злюка), Крамской с Л.Толстого. Перед ними была живая модель, непосредственно возбуждавшая их творческое напряжение, иначе будет лишь иллюстрация, или к творениям поэта, или иллюстрация же к особе самого поэта...
Словом, Ваша тема для меня безнадежна. Давайте думать, что она явилась Вам в приятном литературном сне, пробуждением же пусть будет это мое письмо. Сердечно благодарю за «предложение».
Обнимаю Вас нежно. А новый-то «юбилей» Вы, мой друг, прозевали: 45 лет моей художественной деятельности исполнилось 12 мая ст. стиля, да-с...
Дальше » |
