Часть первая
122. РОДНЫМ
Киев, 3 апреля 1894 г.
[...] Вчера у нас состоялся комитет под председательством нового вице-губернатора Федорова (Федоров - бывший конногвардеец, высокий и симпатичный на вид). Я представил четыре образа в законченном виде («Кирилл» и «Мефодий» и «Константин» и «Елена»). Приняты они единогласно и следуемые деньги решено выдать теперь же.
Замечаний тоже не было сделано никаких, но я сам [...] в иконостасах, когда будут готовы бронзы, пройду их еще раз. Второй иконостас тоже был выставлен с моей Варварой, которая, по-моему, мне удалась, но мнение это, к сожалению, кажется, не общее, и мне думается, что со временем я за нее то же вытерплю, что и за маленького Сергия. Дай бог, чтобы конечная судьба двух этих моих вещей была одинакова. В образе есть воодушевление, экстаз, и я дерзаю думать, что из моих произведений это пока одно из самых тонких, но правду, конечно, покажет время.
В общем, оба иконостаса делают цельное и даже оригинальное впечатление, несмотря на тьму, которую все с Праховым вместе видят, но дела до нее, кроме нас, художников, нет никакого и никому.
Думаю, и этот иконостас пройдет также без препятствий (комитет спрашивал даже, что я желаю теперь же получить - деньги за оба или за один, я, конечно, сказал, что только за один, а остальные по окончании второго).
Итак, вчера был для меня день сильных волнений, и все «Варвара». Кигн, который здесь со своим приятелем Сыромятниковым, называет Варвару мою не «великомученицей», а «великомучительницей».
Сыромятников - это фельетонист «Нового времени» - «Сигма». Он же и автор статьи в «Неделе» - «Фотография и живопись будущего», где он так мило заступается за моего второго «Сергия». Вчера и Кигн и «Сигма» были
у меня, смотрели эскизы, видимо, очень понравилось все; этот «Сигма» приехал нарочно сюда для собора и будет писать о нем. Сегодня они идут осматривать его. [...]
123. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 3 апреля 1894 г.
Здравствуй, Александр Андреевич, долго ждал обещанного второго письма с описанием выставок, но ты, верно, забыл и молчишь упорно.
Под первым впечатлением твоего письма я хотел с тобой беседовать пространно, по порядку (подчеркнул даже кое-что в твоем письме красным карандашом), но пришло время, я остыл, да к тому же и устал жестоко, а. потому ограничусь немногим, позволю тебя предостеречь: не будь так поспешен и неразборчиво строг в своих суждениях... Таковые суждения простительны газетным фельетонистам - им есть нужно и вдуматься некогда, другое дело человек свободный и, кажется, желающий быть серьезным, а не только остроумным, каким хотел бы тебя считать я - в таком счастливом положении можно быть и объективнее, и проницательнее, не ограничиваясь общими местами и тем, что было разъяснено, разжевано на Западе. Они-то (давно известно) могут и умеют понимать свои вещи, но до наших, до чужих им - им нет дела, и долго придется ждать нам, если мы не научимся, а главное, не пожелаем всмотреться своими собственными глазами, своим личным, нам принадлежащим чувством, чутьем - понять свое, нам милое и дорогое. Неужели мы так глубоко порабощены, что даже люди «из народа» способны легче понять и усвоить чужой язык, чужой обычай, чужую природу, чужое искусство - чем свое прирожденное, естественное, - неужели нам, русским, свои произведения наших великих авторов нужно будет читать в немецком переводе и только после снисходительной критики иноземных умов? Стыдно, малодушно и неостроумно! Но довольно, все это сказано, не желая тебя обидеть, а лишь как сожаление, как печаль за то, что так близко моему сердцу и что так легко попирается ногами. [.. .]
124. РОДНЫМ
Одесса, 9 апреля 1894 г.
[...] Вчера я приехал в Одессу, сегодня в 5 ч. уезжаю на пароходе в Севастополь. Погода теплая, тихая и, даст бог, завтра рано утром увижу славные твердыни севастопольские...
Одесса по-прежнему мне кажется красивой и интересной. Это переходная ступень к Западу, Запад здесь чувствуется во всем, здесь предвкушаешь заграницу...
Из знакомых видел совсем больного Размарицына (он живет в той же «Крымской» гостинице, где и я, а я в том же номере, где останавливался прошлый год). Видел Кузнецова, он живет здесь барином - свой выезд и пр. Вчера чуть было не сманил меня ехать на праздник к нему в имение (за 25 верст), обещал там написать с меня портрет, и как ни заманчиво иметь портрет работы Кузнецова, но я устоял. Сегодня перед отъездом у него обедаю. Где бы я желал быть на праздниках - это среди вас, в Уфе, но теперь об этом уже говорить поздно, надо было думать раньше. Вчера вечер провел в театре, слушал итальянцев [...]
Прошлое письмо из Киева, кажется, сильно «кисловатое», причиной тому была моя усталость, которая последнее время мне дала себя чувствовать.
«Варвара» нравится - нравится и Праховым, в особенности Лоле, и я думаю, что все же это мой лучший образ в соборе, когда же я сделаю то, что можно сделать по-сухому, впечатление будет близкое к тому, чего хотелось. По-моему, на эскизе она сентиментальна, слащава, чего нет в образе...
Вообще, на мой вкус, второй иконостас интереснее первого, с чем, может быть, и не согласятся все. Он деликатнее (весь светлый, а первый весь темный) и оригинальнее, больше в нем меня, моих личных симпатий (с которыми, как известно, соглашаются другие редко).[...]
Дальше » |
