Часть первая
81. РОДНЫМ
Хотьково, 20 июня 1892 г.
Дорогие папа, мама и Саша!
Вчера написал вам письмо, сегодня пишу другое, над этим думал я месяца четыре, и немало было бессонных ночей, пока решился, наконец, написать его. Начало, кажется, довольно торжественное и загадочное, но, чтобы не запугать вас вконец, примусь за самое дело. Дело это в Вашем добром совете и помощи.
Еще четыре месяца тому назад, когда я вернулся из Петербурга в Киев, сойдясь с В.М.Васнецовым, говорил я по поводу своей картины «Юность пр. Сергия Радонежского». Радуясь за мою решимость и перечисляя все недочеты и недостатки картины, он в числе первых и самых крупных, с которыми не мог он примириться вовсе (конечно, если речь идет о том, что картину я намерен поправлять) назвал неточно угаданный размер картины. В.М. кажется, что (и, что важно, он до сих пор глубоко убежден в этом и считает это главнейшим недостатком ее) пейзаж картины по пропорциям слишком крупен в отношении фигуры. Через это значение фигуры теряется, и ей приходится оспаривать его у пейзажа. Тогда как по задаче - все-таки главную роль играет фигура в картине, а не пейзаж. Пейзаж только оркестровый аккомпанемент.
В маленьком эскизе это почти незаметно, по словам В.М. В картине же это чувствуется безусловно.
Когда это было сказано Васнецовым в первый раз, то я не соглашался с этим, но, проверяя сначала в памяти, а потом по присланному эскизу, а также делая другие композиции, я пришел к печальному убеждению, что опытный глаз Васнецова прав.
Советуясь с другими (Поленовым, С.Коровиным, Беклемишевым.), сначала было несогласие с Васнецовым, но потом почти всем становилось ясно, что Васнецов прав. (Не говоря того, что ведь между нашими русскими художниками по композиции Васнецов не имеет себе равного, в этом ему уступает даже Суриков.)
И вот думая и гадая изо дня в день, переменяя свои решения почти ежедневно, я пришел к тому, что решил сделать повторение своей картины на 0,25 аршина меньше сверху и на Даршина с обоих боков. За этот план и то, что первая картина остается нетронутой, тогда как одно время я хотел урезать ее и тогда подверг бы ее риску испортить то, что есть в ней. Мне же, по-видимому, все свои картины суждено переписывать на втором холсте. Так было с «Пустынником», «Варфоломеем», так пусть будет с «Юношей Сергием». На новом полотне дела будет немного, на какой-нибудь месяц [...] придется, оставляя старую фигуру (у меня написан очень интересный этюд головы Сергия, а также руки), повторить тот же (за очень малыми изменениями) пейзаж, вот и все.
Я надеюсь, что это с божьей помощью мне сделать удастся, и сделать лучше, чем на первой вещи. На все это повторение нужно не более двух месяцев.
Не сделав же это теперь, не сделаешь уже никогда, а дело стоит того, чтобы потрудиться, и на душе будет всегда тягость, что поленился, и мог, да не пересилил себя, и буду я «лукавый раб»...
Не говоря о том, что все говорят, что если я не переделаю картины, то буду иметь если успех, то внешний (вроде статьи в газете «Кавказ»), а это не бог знает как лестно.
Теперь материальная сторона дела. Нужно новый холст (21 руб.) и новую раму (60 руб.), всего нужно 125 руб. Эти деньги я могу пожертвовать из тех шальных 125 руб., которые получу от петербургских эскизов. Старую же раму можно, немного переделав, пустить на «Димитрия Донского».
Первую картину (если удастся вторая), как и хотел раньше, можно со временем, если не купят, пожертвовать. Пока же она не пролежит места в амбаре (а старая рама в кладовой передвижников.)
Не нужно говорить о том, что я ведь денежно обставлен счастливее очень и очень многих из художников, а потому грех мой в лености моей больше вдвое, чем если бы я отдавал последнее, а ведь в этом вся жизнь художника - настоящего, каким только я и хотел бы быть.
Теперь еще одна статья и очень важная: где писать новую картину? Думал я, гадал и пришел к тому, что решил просить вас принять меня с моей затеей к себе не больше как на два месяца. Вести обещаюсь себя смирно, тихо (пачпорт выправлю беспрекословно и своевременно). И, приехав к вам в начале июля, проживу только до средины сентября, а может и меньше. Работать, конечно, буду в зале, на старом месте.
За это время где-где я не передумал пристроиться, везде неладно: то людно, то мало места, то голодом насидишься. За эти же два месяца я надеюсь между делом сделать и петербургские эскизы.
Вот мое дело. Подумайте денька два-три посерьезнее, и если не в тягость буду я вам, то на этом и порешим, а я вам буду много благодарен...
Решите это дело между собой, а решив, телеграфируйте мне. [...]
Сегодня пойду к Васнецову и порадую его своей решимостью, и дело будет тогда только за вашим ответом. (Все же ответьте до моего отъезда из Хотькова, а еду я отсюда 30 - 1-го.)
Еще вчера я не верил в возможность этого письма, решал и перерешал. Последние две-три ночи почти напролет не сплю.
Но верю, что, написав картину заново, найду в этом себя, покой душевный (ведь «Боярыню Морозову» Суриков тоже переписал на новый холст, а у Репина почти каждая вещь повторяется по два, а то и по три раза. Хотя я знаю, что я не Суриков и не Репин).
На следующей неделе сделаю набело новую композицию картины и позову Виктора Михайловича и Е.Г.Мамонтову.
Дальше » |