Часть первая
52. Е.Г.МАМОНТОВОЙ
Уфа, 28 июня 1890 г.
Глубокоуважаемая Елизавета Григорьевна, пишу Вам это письмо накануне своего отъезда в Пятигорск, окончательным поводом к чему послужила моя болезнь, от которой я только что начал поправляться, во-первых, во-вторых же, - это есть настоятельное желание отца и доктора. Здоровым и довольным выехал я из Абрамцева и сильно хотел сберечь, столь редкое настроение до Уфы, но вышло не так. За Казанью я сильно простудился, старания моих спутников помочь мне не удались, и я уже совсем больной приехал в Уфу. Здесь были приведены в действие всевозможные растирания и вспрыскивания (завет бабушек и дедушек), но дело не клеилось. Пришлось позвать доктора. [...] Правда, во время болезни был у меня один день, когда было мне лучше, я мог думать, и воображение работало сильно, и я случайно напал на счастливую концепцию последующей картины из жизни пр. Сергия. Тема - «Прощание Д.И.Донского с пр. Сергием» была давно мною намечена для серии картин к истории Радонежского чудотворца, но все наброски, какие я делал на эту тему, не были интереснее любой программы. Последняя же мысль, при оригинальности, выдерживает характер стиля и эпохи.
Действие происходит вне монастырской ограды, у ворот, все отъезжающие сидят на конях, тут и иноки Пересвет и Ослябя, тут и дядя Донского Владимир Андреевич. Сам же Донской в последний раз просит благословить его. Он на коленях со сложенными молитвенно руками, он весь под впечатлением минуты и сознания значения ее, глаза полны слез и благоговейного почтения. Сергий же сосредоточен, одну руку положил на голову князя, другой благословляет его. Д.И.Донской рисуется в моем воображении, как и большинство князей того времени, удалым, несколько грубым, но добродушным, с натурой, склонной ко всему чудесному, он настроен несколько мистически. Он легко переходит от веселого пира и забав к вратам обители, тут он также искренен, он проливает слезы, кается, как недавно был искренне весел на своей княжой потехе. Удастся ли все это когда-либо привести в исполнение? Пока же мне хотелось все это удержать как мою тайну. [...]
53. Е.Г.МАМОНТОВОЙ
Кисловодск, 24 июля 1890 г.
Глубокоуважаемая Елизавета Григорьевна, искренне благодарен Вам за письмо и те сообщения, какие я нашел в нем о судьбе моих работ. Ваше письмо перенесло меня в Абрамцево, воспоминания о котором вызывают во мне лучшие чувства.
Вы спрашиваете меня о впечатлении, произведенном на меня Кавказом... Скажу Вам так: Кавказ я никогда не любил, ехал туда по необходимости, природа его мне чужда, в ней нет (по-моему) той тихой песни севера, которая мне так любезна и понятна у нас... Правда, я не видал «настоящего Кавказа», быть может, тогда пришлось бы мне свои слова взять назад или оговориться. Грандиозное имеет свою неоспоримую красоту, но в Кисловодске, где я и живу теперь, Кавказ еще не носит на себе следов величия и, говорят, не характерен... Кроме того, я попал сюда в невыгодном состоянии духа: я живу на положении больного, в томительном ожидании операции и т.д. При подобном настроении эстетические потребности невольно уступают место тяжелому чувству предстоящей неизвестности. Приехав в Пятигорск, я обратился к земляку доктору с тем, чтобы он дал мне должный совет. Выслушав меня, к моему великому изумлению, оп нашел поездку на Кавказ ненужной, а главное то, что мне необходима вторичная операция, и, чтобы уверить меня в своих словах, предложил отправиться вместе с ним к профессору Е.В.Павлову, который подтвердил вышеуказанное мнение. [...]
В Москве я буду в последних числах августа, непременно буду в Абрамцеве, тем более что за последние месяцы много набралось такого, что поговорить и посоветоваться с Вами, Елизавета Григорьевна, есть необходимость. Здесь я часто бываю у Ярошенко. Эта семья, несмотря на разность симпатий, очень хорошая и добрая; в настоящее время у них гостит московская артистка Махина, которая не ленится петь и так часто дает мне возможность хорошо себя чувствовать. В письме, посланном Виктору Михайловичу Васнецову, я описал мое положение подробно и просил его ответить мне: удобно ли ему будет ждать меня месяц, а то и два, да и вообще просил поподробнее о всем, что касается меня в Киеве, так как Прахов еще письма не присылал.
Работаю я очень мало - не хочется. [...]
54. В.Г.ЧЕРТКОВУ
Киев, 8 октября 1890 г.
Искренне уважаемый Владимир Григорьевич, извинившись за долговременное мое молчание на Ваше участливое и сердечное письмо, я прошу Вас принять мою благодарность за добрую память обо мне. Что касается «философии» в Вашем письме, то искренность ее для меня несомненна, так же как не сомневаюсь я и в том, что все то, во что Вы веруете, - для Вас есть истина и Вы ей отдаетесь всецело, и если бы Вы возымели желание приобщить меня к тем верованиям, которые Вы исповедуете, то я не имел бы против этого ровно ничего, выслушал бы Вас охотно, предоставив себе лишь право соглашаться, или нет, с Вами, сообразно своему складу мыслей и сердца. По натуре своей я склонен менее подчиняться рассудку, чем сердцу, а потому я не хотел бы с последним входить в разлад. Хорошо это или нет, но пусть будет так...
Исполняя основные заповеди Христа и не чураясь добрых советов наших стариков, можно жить в боге и быть недурным человеком. Правда ли?..
В настоящее время я в Киеве, разрабатываю эскизы для собора св. Владимира и кроме того в недалеком будущем начну писать, по эскизам В.М.Васнецова, святителей православной церкви. В этом я вижу, кроме подготовительной школы к стенной живописи, удовольствие быть глаз на глаз с творчеством Васнецова, творчеством безыскусственным, добродушным и ясным, как день божий, способным просветлить и умилить сердце, склонное к порывам жестоким и несправедливым.
Дальше » |
