Часть первая
34. РОДНЫМ
Капри, 14/26 июля 1889 г.
[...] Работаю очень много, может быть, как никогда. Встаю в 3 часа утра (со стуком и гамом, так что всегда разбужу соседку-шведку). Иду писать на берег этюд камней при утренней заре для «Мироносиц». Долго дожидаюсь рассвета, передо мной Везувий начинает вырисовываться серо-лиловой массой и розоватой струйкой текущей лавы, справа знаменитая скала Тиверия, а я, бесчувственный, лежу на камне, не замечаю всего этого и лишь ругаюсь, что медленно рассветает.
До 5 часов работаю этюды, потом иду домой и снова ложусь до 8 часов, в 8 иду купаться на море и, придя, пью кофе, затем иду (или ходил, теперь этот этюд кончен) на этюд. Потом завтрак за общим столом, перед носом англичанки как на подбор на одну рожу, какие-то летучие мыши, а еще дальше за морем, на горизонте тот же Везувий и каждый день одно и то же (место всегда одно).
Перед обедом тоже этюд и даже два, к обеду опаздываю, но и то приходится сидеть часа полтора. Я для пущей важности говорю, что я из Сибири, что немало восхищает летучих мышей. Вообще пока в «Гротте» ко мне все народы относятся благосклонно и смотрят как на человека если не похожего на Миклуху-Маклая, то все же довольно отважного. Тут все говорят минимум на двух-трех языках, а англичанин в зулусской шляпе так на девяти, ну и бог с ним. Все же они, не зная русского языка, еще не решаются ехать в Россию.
Начато у меня девять этюдов, кончено шесть, еще начну четыре, думаю, если буду здоров, то все, кроме фигур к «Женам-мироносицам», кончу. Хорошо бы. Есть между этюдами два-три недурных (если не почернеют). [...]
35. РОДНЫМ
Милан, 18/30 июля 1889 г.
[...] Милан - самый симпатичный после Флоренции итальянский город. Чисто, хотя и не похоже уж на Италию. Видел музей в палаццо Брера, где встретил русских, два из них сегодня же уехали в Париж, а третий остался, и мы с ним прошлялись весь день и вечер. Это помещик из Чернигова. Кроме того, я видел (хотя лишь снаружи) знаменитый Миланский собор - весь из белого мрамора и в готическом вкусе. Знаменитый театр «Ла Скала» хуже нашего московского раз в десять. Против него хорош памятник Леонардо да Винчи и много других памятников. Хорош пассаж Виктора Эммануила. Вечером были в Национальном саду. Сейчас вернулся домой. [...]
В общем я устал, не знаю, хватит ли энергии. С Капри провожали меня сердечно, накануне был провозглашен тост за мое здоровье, на что я ответил тостом «за всех» (по-русски).
Почти все мне надавали своих карточек с адресами и приглашения побывать у них: в Англии, Голландии, Швеции. Англичанин прислал фотографию со своей виллы и англичанка подарила хорошую гравюру с «Ponte Veccio» (мост во Флоренции). Долго махали платками, пока пароходы разошлись. [...]
36. РОДНЫМ
Париж, 22 июля/3 августа 1889 г.
[...] Утром в 7 часов вдали показался Париж! Вот он какой, немало он видел чудес, недаром прошла про него слава по всей вселенной. На вокзале ад: один поезд уходил и приходил за другим. Только слышно – призывают пассажиров, едущих туда-то и туда-то, садиться в вагоны, и боже избави меня это перепутать, а как легко. Тут, как назло, засорил глаз, тер, тер, а толку нет, еще хуже стало. Почти не видал, как проехали Севастопольский бульвар, налево Notre Dame de Paris, направо Лувр, и, проехав через Сену, очутился у фонтана Михаила архангела и затем уже поехал по бульвару Сен-Мишель.
Что делается на улице - это ужас. Омнибусы, конки, разных видов ландо мчатся во все стороны. Все это полно народом и куда-то спешит. Нижегородская ярмарка с ее «главным домом» покажется пустыней и безжизненной. Ад, да и только.
Извозчики не кричат, а трубно свистят и все это не по-нашему: везде механизм, тот это проделывает ногой, тот локтем и т.д. Множество газетчиков бегут во все концы, на стене, на руках, шляпе - везде объявления. Каждый кричит свое. Вот малый, увешанный весь с ног до головы, бегом бежит и кричит во все горло: «Смерть и жизнь генерала Буланже!!!» - кто смеется, кто ругается ему в ответ и т.д.
Костюмы просты, но крайне изящны, твои шляпы здесь в ходу, но все и везде или черное или красное, больше черное.
Своих я застал в отеле номер двадцать в Латинском квартале. Они спали, разбудил, живут они высоко, в тех мансардах, о которых часто упоминается у Золя и Доде. Их здесь много, но плохо то, что кто знает язык, тот должен на днях - завтра, послезавтра - уехать, но уже я тогда буду все знать. Беклемишевы уже уехали в Рим сегодня. Мы все их проводили...
Напившись кофе утром (подают его в чашках, похожих на наши полоскательные и по форме и по величине, и пьют его столовой ложкой), мы пошли в Лувр. Снаружи это громадное здание, с дворами внутри, в конце которого памятник Леону Гамбетте от отечества, а дальше триумфальная арка (на которой был поставлен гроб В.Гюго).
Внутри Лувр громаден. Нет сил мельком обежать его в день. Там были до 12 часов, потом позавтракали и снова пошли до 5 часов. Тысячи народа движутся по нем. Чуднее всех англичане. Они, как стадо баранов, в разных диких и нелепых костюмах, бродят человек по тридцать вместе и преглупо слушают проводника (гида), который врет им всякий вздор... Затем они человек по двадцать залезают на особый омнибус, и кавалькада омнибусов в пять-шесть запряженных пятерней, едут осматривать окрестности Парижа. Комики [...]
В этот же день заходили в Большую Оперу. Снаружи очень богата, но не кажется слишком грандиозной. В начале этой недели пойду послушаю оперу и посмотрю внутренность театра.
Дальше » |
