Часть первая
Обедал у Ярошенки, долго спорили о Васнецове, Серове и других, жаль, что он их не хочет понять... На мои слова о выражении Шишкина по поводу моей картины Ярошенко сказал, что у них вчера было заседание и что общий голос за картину и что Шишкин хотя и сказал, что не понимает ее, но что находит ее выдающийся интерес - ну и за то спасибо.
Буря будет жестокой, и еще раз повторяю, что, провалив картину, они подпишут себе приговор в глупости.
Сегодня получил письмо от Милорадовича, который справлялся в духовной цензуре относительно законности названия моей картины па слова известной молитвы и получил утвердительный ответ, и я, вероятно, остановлюсь на этом названии, прибавив в скобках: «Юность пр. Сергия Радонежского».
Милорадович сопоставляет картину С.Коровина и мою, говоря, что в одной «Мир», а в другой «мip», и что обе они могут быть интересны, как пробные камни для общества, и что хорошо бы их поставить одну против другой и т.д. [...]
94. РОДНЫМ
Петербург, 8 февраля 1893 г.
Дорогой папа, мама и Саша!
Через час я узнаю о судьбе моей картины. Вчера вечером было заседание и постановление жюри. Сегодня так или иначе, но кончаются мои волнения...
В пятницу видели картину Бруни и Беклемишев. Она им очень понравилась. Бруни в особенности. Оба благодарили меня и целовали, поздравляя. В этот же день говорил с Шишкиным и Мясоедовым. Оба находят вещь очень интересной, но тем не менее она одному не нравится, а другому непонятна.
В субботу приехали москвичи и Ге. Вечером были все у Ярошенко. (С ним будем говорить особо, но и он находит картину выдающейся по интересу.)
Я был в хорошем настроении и вечер провел интересно.
Ге вежливо поздоровался со мной и сказал, что из-за меня был у картины горячий спор, я не стал расспрашивать и узнал через других, что картиной своей я всем забил гвоздь, что спорам, ругани и т.д. не было конца, но что это еще не все, главное-де будет завтра (в воскресенье), что не съехались еще все москвичи (нет Сурикова, А.Васнецова и других).
За ужином также было интересно и весело, а после него и того интереснее, из ничего затеялся спор о византийском стиле и стиле вообще, я, не замечая сам, очутился оппонентом всего общества, которое осталось после ужина, и весело отстоял то, что для меня ясно, особенно пришлось выдержать от натиска Мясоедова, Собко, Ярошенко и Максимова. Спор затянулся до 3-го часу, и, несмотря на разногласие, все разошлись довольные.
Вчера в воскресенье был в Панаевском театре. Был сборный оперный спектакль, давали по одному действию из опер: «Искатели жемчуга», «Аида», «Рогпеда», «Сельская честь». Последняя на этот раз произвела на меня очень сильное впечатление, этому способствовало то, что главную роль исполнял хороший тенор итальяшка, дирижировал также итальянец, молодой поклонник композитора. И теперь мне понятно, отчего эта опера так скоро облетела весь свет. [...]
Сейчас узнал, что картина моя принята после жестокой битвы. Пишу эти строки на телеграфе. Из 148 картин принято 40. Не приняты Рябушкин, Менк, Сомов, Киселев, одна из двух Пимоненко и т.д. [...]
Все написанное выше, конечно, мало способствует веселому настроению, и я все время горячусь и бранюсь, чем, конечно, себе врежу, и теперь ясно, как день, что меня в члены не выберут, а напротив, будут ко мне в будущем еще более требовательны, итак, бездарность имеет, как и глупость, свои преимущества.
П.М.Третьяков еще не приехал, а по тому как мы встретились с Остроуховым, который толчется теперь около П.М., трудно допустить возможность приобретения вещи им для галереи...
95. РОДНЫМ
Петербург, 11 февраля 1893 г.
Вчера окончательно установили мою картину, по бокам ее на стене справа поставлен пейзаж («Озеро»)
Ап.Васнецова, слева (от зрителя) портрет М.Л.Толстой работы Ге. Как та, так и другая вещь мне не только не вредят, но даже помогают. Васнецова сродностью настроения, а Ге своим безобразием. Рядом с этим невозможным портретом моя картина смотрит тоннее и изящнее. В конце письма прилагаю рисунок, на котором изображена моя картина и ее соседи (с лестницы от зрителя). [...].
96. РОДНЫМ
Петербург, 16 февраля 1893 г. Утро
Дорогие папа, мама и Саша!
Сегодня в 3 часа я в компании других москвичей еду в Москву и дальше в Киев на отдых, а отдохнуть мне надо необходимо, устал я сильно и душой, и телом.
По всем данным картина не будет иметь того успеха, который можно было ждать по ее приему. Публика к ней равнодушна, предпочитая ей всякий вздор, бывалый сто. раз прежде, да еще и плохо выполненный.
С Третьяковым я виделся, по-прежнему очень любезен, но о картине ни слова. Он купил две маленькие: одну новичка Кишиневского «Сцена в кабаке» (сто раз такие кабаки бывали, и этот ничем не лучше других), а потом Бакшеева тоже небольшую, но и недурную. Третьяков, как и государь, уехал, оставив многих разочарованными в своих надеждах.
«Новое время» даже не напечатало в своем отчете и имени моего, и утешаться приходится только тем, что нет и имени Серова, Поленова, С. Коровина, но плохо, если приходится уже утешаться. Утешаюсь и утешаю вас приложенным перечнем картин в газете «Новости» до открытия выставки.
В иллюстрированный каталог картина тоже не войдет, потому что в том положении, как она поставлена, ее снимать нельзя - не возьмет аппарат. Пойдет ли она в провинцию, тоже неизвестно, намекают на тяжесть рамы, ну, словом задуматься есть над чем, и я задумался, но духом не упал, да и вам не советую очень унывать. У меня будущее впереди, и если есть талант, то дело не пропадет, надо только выдержать все с возможным мужеством, прошлое В.М.Васнецова и др. может быть утешительным примером.
Теперь же Киев заживит те царапины, которые мною получены здесь, да и сознание, что много свежих, молодых людей на моей стороне, некоторые частные отзывы о картине стоят кое-чего. [...]
Дальше » |
