На главную             О русском
художнике
Михаиле
Нестерове
Биография Шедевры "Давние дни" Хронология Музеи картин Гостевая
Картины Рисунки Бенуа о нём Островский Нестеров-педагог Письма
Переписка Фёдоров С.Н.Дурылин И.Никонова Великий уфимец Ссылки  
Мемуары Вена 1889 Италия 1893 Россия 1895 Италия, Рим 1908   Верона 1911
Третьяков О Перове О Крамском Маковский О Шаляпине   О Ярошенко

Письма Михаила Васильевича Нестерова

   
» Вступление
» Часть первая - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42 - 43 - 44 - 45 - 46 - 47 - 48 - 49 - 50
» Часть вторая
» Часть третья
» Часть четвертая
Михаил Нестеров   

Часть первая

22. РОДНЫМ
Венеция, 19/31 мая 1889 г.
Целых пять минут поезд несся по туннелю. Жутко, трудно дышать. Но вот блеснул свет, и мы очутились в Италии. Все сразу переменилось, и горы, и селения - все другое. До туннеля было все сурово, густые облака стелились по вершинам гор, тут же все ясно и приветливо. Начинают попадаться итальянки - красавицы почти поголовно, даже и в безобразии своем интересные. [...] Но вот нужно пересаживаться перед границей. Ко мне подходит господин из соседнего купе и заговаривает по-немецки. Я, не смущаясь, лезу в карман за «спасителем» и хочу уже произнести монолог, как у меня срывается с языка: «Черт знает что!» - и мой собеседник сразу ожил, он оказался русским помещиком из Харькова, едет в Милан с дочкой к другой дочке, которая сейчас поет в Милане, и они спешат сегодня попасть экспромтом на ее дебют. Познакомились живо, радость была обоюдная. Дочка давно замечала меня и поспорила с папашей, что я непременно русский художник, и... выиграла. Мы сговорились остановиться в одной гостинице. В 11,5 часов мы переехали через знаменитый мост, который тянется по Адриатическому морю, и очутились в Венеции. Вещи наши вынесли, уложили в гондолу, и мы каналами поехали в другой конец города, где помещается избранный нами отель «Кавалетто». Наш гондольер не был молодой гондольер, он не был весел и не пел, тем не менее мы чувствовали себя прекрасно. Была тихая южная ночь, и звезды, и месяц, и тихие улицы, еле освещенные фонарями, бесчисленные мосты - все это было ново и поэтично. Чувствуешь себя, как в опере. Впечатление это еще более усиливается, когда в тишине где-то послышалась серенада. На мосту покажутся тени, затем снова звуки, приятный тенор кому-то не дает крепко уснуть. Хорошо...

Наконец «Кавалетто». Нас встретили, проводили по комнатам, я поместился с папашей своей дочки, а дочка поместилась номера через три. Утром, напившись кофе, пошли на пьяцца (площадь) Сан-Марко, которая почти рядом. Солнце так ярко, что трудно смотреть. Сан-Марко, весь белый, горит на солнце, направо знаменитая башня, на которую Наполеон въехал на лошади. За ней сейчас же Палаццо дожей. Белый мрамор смешан с розовым, это лучшее, что пока я видел по красоте и оригинальности. Затем, запасшись проводником, мы пошли по набережной «Двора преступников» к памятнику Виктору Эммануилу. Это тоже в своем роде шедевр (хотя и современный). Сколько силы и страсти... затем по разным мостикам добрались до костела Фрари. Здесь похоронены Тициан и Канова, обоим поставлены чудные памятники. Много лежит тут дожей, епископов и разного звания и чина людей... Наконец 10 часов, с этого часа пускают в Палаццо дожей, в тюрьму для преступников и т.д. Тюрьма - это нечто ужасное. Камеры для одиночного заключения без окон. Особенно ужасна тюрьма, где был заключен Марино Фальери, место, где была гильотина, три отверстия, через которые текла кровь казненных в канал, где стоял народ и смотрел на это. В Палаццо чудные фрески Тинторретто и Веронезе. Затем пошли внутрь Сан-Марко. Было вознесение, служил архиепископ и четыре кардинала, была масса молящихся. Был концерт и как пели!.. Затем, отпустивши своего проводильщика, мы пошли позавтракать (цены дерут за все страшные). Потом, расставшись с Дедловыми, которые уехали в Милан, я пошел бродить снова по городу, заходил в Сан-Марко, где подробно рассматривал мозаики. Затем усталый вернулся домой и уснул часа в 3. Вставши часов в 9, я пошел на пьяццу, где были тысячи гуляющих, сидели на площади, и пили, и ели, играл оркестр. И действительно, нечто очаровательное во всем этом, все веселы и счастливы. Сколько красавиц, да и каких, только рукой махнешь... Где ни послушаешь - всюду музыка. Вот и сейчас, сижу пишу, а внизу кафе, масса народа, играет музыка, кричат гондольеры, плеск воды, очарование. [...]

23. РОДНЫМ
Флоренция, 21 мая/2 июня 1889 г.
Сегодня с утра во Флоренции необыкновенное движение. Гарибальдийцы устраивают громадную манифестацию в память годовщины объявления конституции. Тысячная процессия с музыкой, знаменами и значками ходит по улицам и десятки тысяч следуют за нею. Всюду расклеены громадные афиши с громкими и яркими воззваниями, на одной написано «Конституция», на другой - «Революция» и т.д. и т.д. Все улицы убраны национальными флагами. Движение необычайное. Бедная и милая Москва, невольно приходится согласиться, что она, хотя и большая, но все же деревня. [...]

24. РОДНЫМ
Флоренция, 26 мая/7 июня 1889 г.
[...] Во Флоренции я многое видел, но если бы узнать и изучить все, то на это понадобился бы год, а не неделя. Галерея Питти и Уффици полны необыкновенных художественных богатств. Прерафаэлисты тут лучшие в мире. Алессандро Боттичелли, Фра Беато Анжелико, Филиппе Липпи и другие полны высокой поэзии. Вот откуда берут свое начало Пюви де Шаванны и Васнецовы. Но понимание этого мира требует известной подготовки, и сила их - есть сила внутренняя... Внешний же вид настолько первобытен и прост, что разве и поражает чем - это необыкновенной наивностью. Завтра в последний раз пойду в эти галереи, с тем чтобы надолго оставить их в своем представлении. В Рим мы едем вдвоем с Алексеевым, Бруни же приедет туда недели через две, и тогда уже вместе двинемся на юг, в Сорренто и, вероятно, на остров Капри, где останемся работать. Я пока здоров, загорел, много спорю и ругаюсь, по-итальянски говорю слово «грация» - значит «благодарю»... Словом - жить можно, особенно, когда забудешь, что на свете есть зло и несчастье. [...]


Дальше »

Из воспоминаний Нестерова: "Учитель мой Перов не был сильным рисовальщиком и при всем желании помогал нам мало. Не давались ему и краски: он сам искал их и не находил. Сила его как художника была не в форме, как таковой, и не в красках. В его время все это вообще было на втором плане. Его сила была в огромной наблюдательности, в зоркости внутреннего и внешнего глаза. Его острый ум сатирика, сдобренный сильным, горячим и искренним чувством, видел в жизни и переносил на холст незабываемые сцены, образы, типы. Он брал человеческую душу, поступки, деяния, жизнь человеческую в момент наивысшего напряжения. Ему было подвластно проявление драматическое, "высокая комедия" в характерных образах Островского."



цветок


М.Нестеров © 1862-2024. Почта: sema@nesterov-art.ru