» Вступление » Часть первая - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42 - 43 - 44 - 45 - 46 - 47 - 48 - 49 - 50 » Часть вторая » Часть третья » Часть четвертая

Часть первая

Был у Поленова, принял необыкновенно любезно, сообщил мне много приятного. В Москве (на археологическим съезде) был тот француз барон де Бай. Он был у Поленова и столько наговорил по моему адресу, что даже мне стыдно стало (записал меня в европейскую знаменитость, в необычайный талант, в «единственный» из виденных им в теперешней Европе, словом, только и можно передать все, что говорил он - вам и никому больше). В заключение просил Поленова, когда тот увидит меня, просить фотографию с моей особы и автограф!!!? Вон куда пошло! Но, выслушав любезности, я все же решился от последней чести уклониться, просив Поленова, чтобы он как-нибудь вежливо уклонился от последнего желания любезного барона. (В этом же роде отзывы милого француза слышал и передавал мне Серов, слышавший все это в одном большом обществе, где был и ратовал во славу мою француз, дай ему бог здоровья.) В заключение Поленов пригласил меня отправиться с ним в его мастерскую, показал картину свою «Мечты» (тоже Генисаретское озеро, на берегу сидит фигура). Академия его обошла, включив его лишь в члены Совета и не дав мастерскую. Словом, страсти в Москве клокочут! Был у Аполлинария (вам он кланяется), С.Коровина, Архипова, Степанова, Левитана. Все они работают, волнуются, надеются и ждут всяких благ. Встреча всюду была милая и сердечная. Покинул я Москву с чувством добрым. В Киев приехал утром в четверг (20-го). Здесь снегу и не видали, ездили и ездят на колесах, довольно тепло, но тяжко смотреть на голую промерзшую землю. В соборе дела идут быстро. К. июлю кончают, а в сентябре думают освятить (ждут настойчиво приезда государя). В соборе нашел два письма от Турыгина и Ярошенко (последнее посылаю вам). У Прахова, по обыкновению, приняли с распростертыми объятиями (сообщили, что они получили от друга француза еще письмо и опять с самыми нежными выражениями по моему адресу). [...]

117. РОДНЫМ
Киев, 5 февраля 1894 г.
[...] Прахов вот уже несколько раз настоятельно приставал ко мне, чтобы я взялся написать для собора большой образ (5 на 3 арш.) «Богоявление» в крестильню, между колонн кивория. Предлагает комитет за это 1500 р. Прахов торопит заявить о согласии своем формально: а я медлю, и если решусь, то, думаю, не иначе, как с тем, что лишь в том случае буду работать, если комитет найдет возможным утвердить мой эскиз без существенных изменений. Я себе представляю этот эскиз довольно интересно: хоры ангелов торжественно славословят в небесах знаменательное событие - это и ангелы меня особенно подкупают взяться за это, если же их мне не пропустят, то сюжет для меня делается неинтересным и только меня, а толку (кроме 1500) никакого. Во всяком случае, подожду от вас вашего слова, а вы подумаете и сообщите свое мнение (дела будет на месяц или полтора). Сегодня подготовил «Николу», кажется, будет интересно, хвалят. На будущей неделе буду делать рисунки с натуры к «Арсению» и «Филарету», а также эскиз (предварительный) «Богоявления». Вчера с большим интересом слушал в «Гамлете» знаменитого французского трагика Муне-Сюлли. Да, это очень хорошо, это трогательно и страшно, и чтобы сыграть так, нужно быть больше, чем талантом. Сюлли сильнее Росси в этой роли, и те 4 р. 50 к., которые я дал за билет, вовсе не жалко. Спасибо ему! [...]

118. РОДНЫМ
Киев, 12 февраля 1894 г.
[...] Во вторник состоялся комитет, на этот раз не в соборе, как обыкновенно, а в губернском правлении. Я представил свои три эскиза. Собрались судьи и, чтобы не задерживать меня, решили мои эскизы осмотреть раньше и отпустить меня. Мне пришлось присутствовать на собраний и судилище. До приезда Баумгартена около эскизов собрались мои «мучители», и тут я увидал, кто мне враг и кто сторонник. К первым придется отнести протоиерея Лебединцева, все же остальные не только сторонники, но из них есть прямо доброжелатели и защитники. Из них проф. Лошкарев даже страстный. Отец Лебединцев начал очень запальчиво критиковать костюм Арсения Великого и позу Варвары, с нескрываемым недоброжелательством настаивал на переделке. Затеялся спор. Я сдержанно, но решительно защищал то и другое (заметил о. Лебединцеву, что едва ли поза и выражение Варвары способны нарушить настроение молитвы в верующем. Это его сильно задело, он даже ушел в другой конец залы). Последнее горячее слово мое было обращено к остальным членам. Я сказал, что «желание сделать лучшее приводит к обратным результатам» и что-то еще. В разговор вмешался Прахов. Лошкарев начал горячо доказывать, что о. Лебединцев неправ. Остальные его поддержали, и действительно костюм Арсения у меня верен, и о. Лебединцев ошибся всего на шестьсот лет. Поза Варвары, по замечанию того же Лошкарева и Малышевского, да и Прахова, - вполне законна по иконографии. Словом, бедного попа совсем заклевали, и я, в виде любезности и чтобы прекратить спор, согласился вместо креста Варваре дать пальмовую ветвь, а Арсению на шею куколь. Таким образом потешил самолюбие обиженного старика. Приехал Баумгартен и объявил, что он эскизы мои уже видел, они ему нравятся, и все единогласно решили их утвердить и выдать следуемые мне 300 руб.