Часть вторая
269. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 20 февраля 1904 г.
Спасибо тебе, Александр Андреевич, за письмо. В нем много дельных соображений и тем не менее я уже послал письмо в Общество поощрения художеств с отказом на тот год от помещения для своей выставки и вот почему, главным образом: война - дело серьезное, и не нам, художникам, теперь занимать собою внимание общества, да еще с такой выставкой, как предполагаемая моя, хотя и серьезная, но в то же время нарядная по внешности, по убранству своему.
Ты скажешь, что через год мы будем сидеть, обнявшись с японцами, на берегу тихих вод Великого океана с оливковыми ветвями в руках - допустим, что так, но отклик недавней брани будет во всяком случае, - и внимание в сторону искусства будет весьма слабое, а также выставка моя, к сожалению, не будет иметь лишь только характер платонический, но все, что выставится на ней (от сорока до пятидесяти еще не бывших в Петербурге вещей), будет продаваться, а чтобы приобрести - хотя и Нестерова, - нужно иметь свободную наличность.
Приму все меры, чтобы не присоединиться к Союзу или Товариществу, ж, переждав тяжелую годину, выставить хотя и позднее, но самостоятельно - так сказать, «солистом».
Послал бы бог здоровья. [...]
Буду рад, если найдется охотник купить «Голгофу», а то она пойдет в церкви Общины.
Пиши о выставках, их у вас тьма-тьмущая. Что Мурашко, Иванов, молодые пейзажисты? Пиши чаще, обо всем, что у вас слышно.
Скоро, брат, свидимся [...]
270. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 3 апреля 1904 г.
Только что собирался писать тебе, как получил твое письмо.
Велико наше русское горе! Я же лично потерял вместе с «Петропавловском» друга своей молодости: погиб на нем доктор Волкович, с которым прожито много хороших дней. С ним когда-то мы едва не потонули в реке Белой... и много воспоминаний связано с этим милым человеком. Его любила вся наша семья, а особенно Ольга, с которой еще нет двух лет он виделся в Уфе проездом на восток.
Погиб и славный художник наш В.В.Верещагин, которого щадили и пули, и стрелы туркмен, чтобы умереть столь случайно, так нелепо... Да, тяжелый день был для нас 1 апреля!
Много было и слез, и отчаяния, и самого тяжкого горя. [...]
271. А.А.ТУРЫГИНУ
Керчь, 19 апреля 1904 г. Пароход «Пушкин».
Пишу тебе, старина, с дороги, сидя в Керчи в пасмурную погоду, в печальном одиночестве и после двух суток, очень интересно проведенных в Ялте.
В Ялте кроме старого своего приятеля доктора Средина и его семьи застал Миролюбова (издателя «Журнала для всех»), Собинова, Скитальца и кое-кого еще.
В семье доктора я привык отдыхать от житейской сутолоки, грязи и вони, атмосфера жизни этого скромного, но в высокой мере содержательного человека совершенно исключительная. Несмотря на тяжкую форму чахотки, там нет никогда уныния, нет апатии к жизни, удивительная гармония, покой и простая, естественная ласковость всей семьи, очень любящей и приятной. Сам доктор - человек обеспеченный (он приходится родственником Станиславскому-Алексееву), несмотря на свою прикованность к своей комнате, своей постели, не тяготится своей печальной жизнью и не удручает ею своих близких. Глубокий, редкий интерес ко всему, чем живо человечество, чем оно дышит и на что смотрит с упованием в будущем, - глубокий интерес ко всему, «чем люди живы», проявляет этот человек неустанно, переваривая, передумывая, взвешивая и очищая в себе самом, - готовый постоянно делиться своим душевным богатством с окружающими. Вот тебе образ этого редкого человека.
Философия и искусства в лице Средина имеют воодушевленного истолкователя и тонкого ценителя.
Многие, приезжая в Ялту, находят здесь, у этого больного, объяснения, и очень ясные, вопросам для себя запутанным. Он, лежа на своей постели, как бы за всех, кому недосуг, вопросы жизни, искусства, мысли и чувства решает.
На этот раз темой для разговоров были новые вещи М.Горького «Человек» и Андреева «Жизнь отца Фивейского», только что выпущенные в сборнике товарищества «Знание» за 1903 год.
Прочти - и то, и другое любопытно в своем роде... «Человек» предназначается для руководства грядущим поколениям, как «гимн» мысли. Вещь написана в патетическом стиле, красиво, довольно холодно, с определенным намерением принести к подножью мысли чувства всяческие - религиозные, чувство любви и проч. И это делает Горький, недавно проповедовавший преобладание чувства «над мыслью», всею жизнью доказавший, что он раб «Чувства», недавно, увлеченный чувством, бросивший жену и ребят, влюбившийся в красивую артистку Художественного театра Андрееву.
Горький, поющий песнь «Мысли», едва ли искренен и, во всяком случае, при всей внешней нарядности своего «Человека», более слабый, чем прежде, более уязвимый, хотя, вероятно, и еще более любезный толпе наших «интеллигентов».
Два слова об Андрееве: вещь талантливая по частям, заваленная и растянутая на сто страниц ради излюбленных им «ужасов», которые менее страшны, чем противны. [...]
Дальше » |
