Часть вторая
257. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 15 декабря 1902 г.
Здравствуй, Александр Андреевич, давно тебе хотел ответить, давно собирался поделиться с тобой московскими впечатлениями от художества всяческого - и живописного, и сценического.
Были мы в Москве на выставке «Мира искусства», там есть два «слона» - Серова портрет Михаила Абрамовича Морозова (Джентльмена) и великолепные, хотя снова «красные», бабы Малявина. Портрет Серова - это целая характеристика, гораздо более ценная, чем в пресловутой пьесе Сумбатова, плюс живопись «почти» старых мастеров, умная, простая, энергичная. Это прямо великолепно без оговорок. Портрет царя в красном - хорошо, красиво, но менее «ясно» в художественном отношении.
Жаль, что у бедного Филиппа Малявина «голова» слабее таланта. Какой удивительный живописец, какой дерзкий талант опять живописца, и какое «животное» в остальном, даже досадно! А впрочем, все хорошо, что хорошо, а живопись-то у Малявина ах! как хороша! Дальше Рерихи, очень много Рерихов и Бразов, Сомов хотя и оценен в 12 тысяч, но до жалости плох (я ведь, знаешь, люблю его).
«36» сильно портят дела Дягилева в Москве. Газетки молчат в ожидании выставки «36-ти», где будет участвовать В.Васнецов с рисунками к «Снегурочке».
Ну, потом, братец мой, были в Большом на Шаляпине и Собинове, были в Художественном на «Мещанах» и «Штокмане», ах, как это все хорошо, ну, разве это не возрождение?! Какой живой, горячий подход к искусству - сколько во всем этом еще увлечения, вдумчивости, желания изыскать новые формы: Сердце радуется, сам молодеешь. Как гнусны, завистливы по своей бездарности и пошлости те людишки, которые засели в «Новом времени» и «направляют умы» и так жестоко опошленных, обезличенных россиян.
Слава Станиславским, Шаляпиным, слава всем тем, кто с таким искусством, талантом, энергией раскрывает пред нами великолепные, полные трагизма, веселости, тонкой прелести жизни и поэзии страницы!
Они заставляют нас любить божий мир, самих жить, действовать, а потом дают счастье умереть с сознанием, что жил ты недаром...
Ну, довольно, брат, пиши...
Картина моя подвигается. Переписал - и к лучшему - главную голову в ней.
В этом году, конечно, не выставлю, а если жив буду - на тот год ты ее увидишь.
1903
258. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 6 января 1903 г.
Здравствуй, Александр Андреевич!
Все праздники мучаюсь, заела меня совесть!
Огорчил я тебя, старина, своим последним письмом.
Не гневайся - сделай милость!
Очень уж твое «Новое время» распалило меня.
Ведь подумать только, что им питаются большие десятки тысяч, что оно своей подлой деятельностью отодвигает и без того трудное дело художественного развития масс на долгие годы. И тогда станет понятнее и мой нервный тон - топ человека, которому дорого то, чем люди будут жить, чем они питаются, куда направят свой путь и путь своих детей.
Я один из тех, на долю которых выпала необходимость воевать с рутиной и пошлостью, я на себе испытал всю тяжесть такого призвания, и теперь, когда новые люди пришли нам на смену, сердце кровью обливается, глядя, как разные «нефельетонисты», гг. Булгаковы, Ивановы и прочие людишки бросают этим избранникам нашей культуры, нашего художественного воспитания в колеса щепки! Людишки, недостойные развязать ремень всем Шаляпиным, Чеховым, Коровиным, Горьким, Малявиным - осмеливаются дышать своим зловонием на этих божией милостью артистов - поэтов и художников! [...]
Статья Дягилева, правда, умна, но она статья «дипломатическая» по преимуществу: Дягилеву нужно вернуть расположение Репина, В. Васнецова, ну, разве за это не стоит подбросить под ноги им Лансере, Бакста, - и Дягилев это сделал очень ловко, зная, что Лансере и Баксту идти некуда, да не уйдут от него и Серов с Сомовым, не уйдет и Малявин: невыгодно. [...]
259. А.А.ТУРЫГИНУ
Абастуман, 22 января 1903 г.
Порадовал и ты меня своим письмом, Александр Андреевич, а Леонида Андреева и я не считаю за талант, это что-то искусственно подогретое, а что он на фотографии с Горьким и Шаляпиным снят, тоже не патент, даже и на талантливость.
Теперь в Москве целая компания: Л.Андреев, Чириков, Скиталец-Петров - все это, как их называют, «Подмаксимье». Настоящий же «Максим» - действительно фигура большая. Проездом через Москву были мы в Художественном и видели «На дне». Тут, брат, показана такая картина, такие образы и типы, такая сила, новизна и яркость изображения. Великолепный замысел Горького так дерзко-даровито воплощен артистами, что дух захватывает, а нервному человеку так прямо «мат».
Странник Лука (Москвин), «девица» Настя (Книппер-Чехова) и рамолик - Барон. Эти три типа, разные по содержанию, - одинаковы по своей необычайной яркости, новизне. Лука - мужичонка, странник, святая душа, балагур - вносит необыкновенно русскую ноту в действие, он полный оптимист и, главное, оптимист - живой. «Девица» Настя - создание погибшее, но не утратившее врожденной мечтательности; ее рассказ о каком-то ее «Гастоше» - потрясающий по своей трогательной, хотя и грубой наивности, а этот «Барон»... да ведь это великолепно, это такой подлец, наивный подлец! подлец до святости... Его смех над «Настёнкой», его любовницей и кормилицей,- во время ее воспоминания о былом, о ее «Гастоше» - это все надо слышать и видеть самому, а увидевши и услышавши - подобное не забывается. Театр становится уже не театр, а жизнь, где нет актеров, а есть люди - худые и хорошие, но уже не актеры.
Пьеса имеет успех колоссальный, идет она ежедневно, билеты можно достать только по записи.
Видели еще «Монну Ванну» (не на Художественном), это нечто кисло-сладкое, с кисло-сладкой Комиссаржевской. [...]
Дальше » |
