Часть вторая
169. А.Н.БЕНУА
Москва, 17 марта 1897 г.
Дорогой Александр Николаевич!
Давно, очень давно имею намерение побеседовать с Вами, но «страдная пора» - выставки, поездка в Петербург, все это в общем меня постоянно отдаляло от столь похвального намерения.
Прежде всего спасибо за письмо и деловые указания в нем. Эскизы «Сошествие во ад», «Троица» и «Путь в Эммаус», словом, два листа, мною отосланы по адресу княгини Тенишевой и в получении их получена расписка от дворецкого княгини, расписку эту и препровождаю к Вам. Последний эскиз освободится на Фоминой неделе и тотчас же будет отправлен к Тенишевой. [...]
Вот, кажется, и все о «деле», теперь с более легким сердцем поговорим о художестве, о выставках, их много, быть может, слишком много. В Петербурге наиболее выдающиеся - Передвижная (юбилейная) и выставка акварелей шотландцев и немцев, устроенная С.П.Дягилевым. Об этих двух выставках и поговорим.
Передвижная на этот раз, по-моему, интересна, разнообразна, есть немало свежести, есть и «балласт», но, право, видно, без него нельзя обойтись. Банальное и пошлое, очевидно, есть дань обществу, которое подчас обижается на художников и художество, такое, которое своей повышенностью оскорбляет не в меру чуткое самолюбие. Киселевы, Пимоненки, Волковы и К° - они тем хороши, что понятны и никому своим присутствием не в тягость, в их обществе можно говорить все без боязни за то, что иногда скажешь глупость, проявится грубость или невежество. Есть, конечно, на выставке и «товар» - целая улица Вл.Маковского, Бронникова. Но тут же можно отдохнуть на искренних, тонких по чувству и мастерству картинах Левитана (он завтра едет в Геную - ему получше). А.Васнецов хотя и однообразен несколько, но интересен по концепции и тому - ему свойственному - чувству меланхолии, той грусти, которая когда-то, верно давно, запала ему на его холодной, холмистой родине. Дубовской поставил слишком много, но среди этого «много» есть немало доброго и хорошего.
Из жанров - хорош Архипов, хорош по мастерству, по живописности. В его «После погрома» есть та особенность, редкая у нас, - это чисто художественное объективное отношение к событиям жизни (в мнении об картине Архипова мы, к сожалению, очень расходимся с Дягилевым). Симпатичен Костанди (новый член Товарищества), красив К.Коровин. Есть жанры старого типа, но с присутствием той жизненной правды, которая мила везде и всегда. К таким картинам (опять вопреки мнению, высказанному печатно Дягилевым) я причисляю и плоховато, по обыкновению, писанную картину Савицкого «Спорная межа». Старики - Мясоедов и Ярошенко - взялись за евангельскую историю, но, увы! красоты Евангелия, его сила, и глубина - очевидно, им не под силу.
Из молодежи, или, вернее, новичков, мне очень нравится небольшой жанр нашей москвички Ржевской «Веселая минутка», это поистине веселая минутка, она сообщается всякому, кто посмотрит на эту еще детскую, но искреннюю и талантливую картинку.
Портреты Репина, Серова и Кузнецова хороши, но слабее обыкновенных. История (русская) представлена также в нескольких картинах. Клавдий Лебедев выставил чью-то царскую кончину, ни дать, ни взять, как бывало в старые годы писались программы на медали, все прилично, все скучно и не талантливо, что же хуже всего - это банальность, это хамское отношение к художеству, это то мещанское искусство, которого, к сожалению, так много в наших церквах. Затем перехожу к большой картине В.М.Васнецова «Царь Иван Васильевич Грозный». Картина эта написана по очень давно сделанному эскизу, написана быстро и потому несколько условно, декоративно, в ней главное - это характеристика, психология Грозного. Он изображен идущим от ранней обедни - один после «тяжких дум и казней», с душой страдающей и бурной. Тип царя не взят отрицательно, он, скорее, ближе подходит к эпическому - народному и пушкинскому. Картину приобрел Третьяков, публика в недоумении, кто посмелее - бранятся. Художники тоже бранят, благо на их стороне то, что картина имеет технические промахи. В заключение скажу и о себе слова два-три. Мои картины, по обыкновению, приняты недружелюбно, публика бранится, газеты тоже, но я привыкать начал ко всему этому. Жаль очень, что Дягилев просмотрел мою наиболее интимную и певучую вещь «На горах». Он к произведению ультрарусскому подошел с меркой западной и внешней, и в этом его ошибка, которую исправить нельзя, а обидно - Дягилев имеет хороший вкус, что показала собранная им чудная коллекция акварелей. Это истинное удовольствие, это одна из тех редких выставок, на которые ходишь по нескольку раз. Спасибо ему.
Ваши акварели на Академической выставке служат ей украшением, также и на Тенишевской они бросались в глаза своей свежестью и интересной трактовкой. Вообще Вы решительно и бодро пошли вперед. [...]
Хорошо будет, если Вы сообщите о себе, о том, что делаете и проч.
170. В.И.НЕСТЕРОВУ
Москва, 30 марта 1897 г.
Письма ваши, папа, я получил, спасибо вам всем за них. Теперь обращаюсь к вам ко всем... Соберите семейный совет и решите следующее, а решив, ответьте немедленно мне (хорошо бы телеграммой - одним словом: «согласны» или «нет»). Давнишней мечтой моей было, чтобы все картины «из жизни пр. Сергия» были в Москве и в галерее.
Третьяков по каким-то причинам не взял их, было ли это самостоятельное решение или чье-либо влияние - не знаю. Прав ли он, или нет, тоже сказать трудно... За картины эти я получал немало крупных любезностей и во всяком случае они были замечены, их помнят. Все это дает мне право думать, что они галереи не испортят. Желание видеть их теперь же пристроенными в одной из московских галерей теперь у меня возросло до потребности и я, продумав долго и много, решил предложить их (сначала) в дар Московской городской (Третьяковской) галерее, если же Павел Михайлович отклонит мое предложение, то предложить Румянцевскому музею. Подарок это ценный - в 9-10 тысяч, которые, конечно, могут никогда не быть реализованы, но также и нельзя сказать и того, что ценность эта может быть увеличена со временем. Словом, тут надо решить и за Олюшку, имею ли я право поступать согласно только моему чувству и не должен ли я только слушать рассудка.
Дальше » |
