Часть вторая
29 ноября
Один Художественный театр чего стоит!.. Купец Алексеев - Станиславский, вписавший там свое имя четко в историю русского театра. «Юлий Цезарь» в постановке Художественного театра - яркая, смелая картина. Не знаю, я не ученый специалист, которому на роду написано спустя четыреста лет объяснять Шекспиру, что он хотел и как хотел написать то или иное свое произведение, - я простой смертный, да к тому же еще и художник, то есть человек непосредственного чувства, и мне, право, наплевать, что в таком-то году тот или другой мудрец думал о Шекспире и его Юлии Цезаре. Я вижу в трех первых действиях живой Рим, живого Цезаря, рядом с которым все окружающие его кажутся простыми смертными. Вижу гениального Цезаря, свершающего свой славный путь, клонящийся к закату жизни. Чего же мне еще нужно!? Спасибо, большое спасибо тем, кто такие картины и моменты мне в жизни дал возможность видеть, будет ли это Росси или Шаляпин, мейнин-генцы или Дузе. Один Качалов, или вся труппа художественного театра, или только его режиссер и декоратор - не все ли мне равно.
В молодом Качалове (прошлогоднем «бароне») Художественный театр имеет восходящее сценическое дарование едва ли не первой величины: ум, разнообразная и яркая способность воплощения и, что особенно ценно, - отсутствие актера-профессионала. Этакого, знаешь, прохвоста, так сказать, Далматова или Аполлонского. Постановка первых трех действий захватывает целиком, без остатка. Есть такие моменты, что переживаешь полностью явления природы со всей ее поэзией, красотой...
Попасть в театр стоит огромного труда: за два, за три дня все билеты проданы.
Хорошую «школу» имеют москвичи в Художественном театре.
В Москве узнал о выходе из передвижников семерых товарищей: Остроухова, А.Васнецова, Первухина, Иванова, Степанова, Архипова, Виноградова, - это уже совершившийся факт. Было и мне предложено присоединиться к отважным молодцам сим, но я не вижу еще достаточно к тому причин, ибо не выставляю и нынче нигде и ничего. [...]
Серов в мое время был почти безнадежен, я был у него и виделся с женой его и матерью после одного из консилиумов - впечатление было тягостное, теперь, по газетам, ему лучше: на прошлой неделе была сделана операция, и температура спала до нормы. Дай-то бог, чтобы эта беда над русским художеством миновала.
[...] Я отдыхал недолго, теперь с увлечением работаю, написал «экран» для себя, пишу образ богоматери и небольшую картину из Соловецких впечатлений. До праздника хочу «побаловаться» - кончить все начатое, в том числе и большую картину, а после рождества за эскизы, которые в конце января или начале февраля привезу к вам в Питер.
1904
267. Л.В.СРЕДИНУ
Киев. 4 января 1904 г.
С Новым годом, с Новым счастьем!!..
Дорогой Леонид Валентинович, очень обрадовали меня своими письмами - добрыми вестями о своем здоровье. Вот уже второй месяц, как я вернулся из своей ссылки, из Абастумана (чтоб ему ни дна, ни покрышки). И на этот раз поездка моя туда, в смысле дела, была удачна, еще приблизила столь желанный конец. Если все будет обстоять благополучно, то через год «об эту пору» можно будет распроститься с Абастуманом окончательно, а затем не торопясь перебираться в Москву, куда меня тянет, как чеховских трех сестер.
Устал и душой, и телом, должно быть, грехи одолевают... Так бы, знаете, лег да и лежал бы целый год, ни о чем не думая, а смотрел бы в небо, да на солнце грелся...
Здесь, в Киеве, запоем работал - отводил душу на своих затеях, кончил «Святую Русь», написал и еще две картины небольших - одна «Обитель Соловецкая» (белая ночь) - стоят два монаха и «ничего не делают». Другая - «Святое озеро» - тихий вечер, природа как бы засыпает, тихо и на озере, молчат и рыбаки-монахи в своих лодочках. Бог их знает, о чем они думают. Вот видите, какие немудрые темы меня останавливают на старости лет, и я их так люблю, сам отдыхаю вместе с моими простаками-мечтателями.
Вы спрашиваете, читал ли я Вл. Соловьева - читал еще тогда, когда вещи эти появились в свет. С философами-позитивистами я по своей природе никогда в большой дружбе но был. Соловьев же более отвечает моему складу, он ближе мне, понятнее. [...]
268. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 22 января 1904 г.
[...] Теперь несколько слов о «Вишневом саде» и «Демоне» с Шаляпиным. Эти два спектакля были во всяком случае наиболее интересными номерами моего пребывания в Москве, и представь - Чехов в моем представлении художества одержал верх...
Потому ли, что я видел его первым, и од отнял у меня всю силу чувства прекрасного, или почему-либо иному, но это так.
«Вишневый сад» - это прекрасная, трогательная поэма отживающего старого барства с его безалаберностью, непрактичностью, красивым укладом, с вишневым садом, со старыми слугами-друзьями.
Смотришь эту тонкую, благоухающую вещь, и слезы тихие, сладкие незаметно льются по щекам. Как будто и ты сам участвуешь в судьбе этих бестолковых добряков. Пьеса имела успех огромный. Огромный же успех имел и Шаляпин в «Демопе», великолепно звучавший голос, грим и костюм по Врубелю, декорации Кости Коровина, все это привело Москву (была вся Москва, ложи были по 400 р.) в восторг. Но я сильно устал и не мог воспринять всего, что дал этот удивительный художник, настолько устал, что не мог воспользоваться приглашением Ф.И. и поужинать у него после бенефиса в обществе гг. Дорошевичей, Ленек Андреевых, Скитальцев [...]
Ну пиши, душа Тряпичкин.
Дальше » |
