» Вступление » Часть первая » Часть вторая » Часть третья - 2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 7 - 8 - 9 - 10 - 11 - 12 - 13 - 14 - 15 - 16 - 17 - 18 - 19 - 20 - 21 - 22 - 23 - 24 - 25 - 26 - 27 - 28 - 29 - 30 - 31 - 32 - 33 - 34 - 35 - 36 - 37 - 38 - 39 - 40 - 41 - 42 - 43 - 44 - 45 - 46 - 47 - 48 - 49 - 50 » Часть четвертая

Часть третья

И только судьба его особая... русская судьба, сказал бы я, и мы все - «живые и мертвые» в ней повинны. Эскизы Иванова - превосходные эскизы, но в них он уже повторно и, быть может, по инерции проходил тот путь, которым впервые вдохновенно шел к картине. После картины эскизы осуществить Иванову было легче, да и самый реализм их более внешний, так сказать, археологический, композиционный, рассудочный. В эскизах Иванов - мастер, уже изживший лучшую долю своего гения. Родился Иванов для своей картины. Земная миссия его осуществилась в ней. С одними эскизами, но без картины, не было бы «нашего Иванова». Картина кончена - Иванов остался один. Страх, уныние, скептицизм - вот печальные его спутники. Все кончено!.. Физическая смерть была только освобождением от смерти духовной. Тут он оказался счастливее многих. Иванов для нас, художников ушедших, настоящих и будущих, еще и учитель, учитель в самом обширном смысле слова. Каждая мысль его (художественная), каждый этюд, законченный или незаконченный, - правдивая, реальная школа. Иванов не только своею жизнью, но каждым штрихом, мазком своим учил, учит и будет учить вдумчивых художников. Его огромный опыт, знание - наше лучшее достояние. Он кажет нам путь верный, с ним бесплодные блуждания во мраке - немыслимы. Потому и необходимо, чтобы не только картина и эскизы были до времени оставлены в настоящем их помещении, но чтобы там же были выставлены все без исключения его работы, хранящиеся как в самом музее, так и в фонде музейном. Пусть художники сами разберут, что кому на потребу. Их не следует ограничивать: что не нужно одному, то может принести пользу другому. Весь Иванов должен быть доступен, открыт народу, он верно послужит его просвещению. Письмо это - выражение моего личного взгляда на Иванова и все же полагаю, что художники в чем-то взгляды мои разделят. И верится, что Вашей Комиссии удастся облегчить судьбу великого Иванова.

24 мая
Это письмо было написано Вам, Петр Иванович, тогда, когда здесь стало известным о назначении Вас в Комиссию по обсуждению вопроса об Иванове. Письмо не попало к Вам своевременно потому, что сведения о Вашем местопребывании были противоречивы. Только что узнал точно, что Вы в Петербурге и что на заседании не будете (оно назначено на 25 мая). Письмо решил Вам все же послать. В последний момент в Комиссию привлечены и московские художники - оба Васнецова, Кончаловский и я. Кончаловский, говорят, в Новгороде. Будет очень, очень жаль, если не будете и Вы.

418. П.И.НЕРАДОВСКОМУ
Москва, 1 июня 1926 г.
Глубокоуважаемый Петр Иванович!
Возвратившись в Москву, я нашел между другими приветствиями, присланными ко дню сорокалетия моей художественной деятельности, - приветствие и от Русского музея. Не надо говорить, как оно мне дорого. Многие годы я знаю и люблю Ваш музей. На моих глазах он создавался, рос и, наконец, принял тот прекрасный облик, которым он славится сейчас. Прошу Вас, Петр Иванович, передать мою искреннюю признательность всем тем, кто пожелал подписаться под присланным приветствием. Получили ли Вы запоздалое мое письмо об Иванове? Вероятно, Вам уже известно, что заседание прошло очень гладко и вполне благоприятно для будущего картины и проч. Завтра я опять еду в деревню, где сейчас так хорошо дышится и пишется.

419. ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТРЕТЬЯКОВСКОЙ ГАЛЕРЕЕ
Москва, 2 июня 1926 г.
Приветствие, полученное мною в день сорокалетия моей художественной деятельности от Третьяковской галереи, созданной великой любовью, подвигом всей жизни замечательнейшего русского гражданина Павла Михайловича Третьякова, - особенно взволновало меня. Мы, старые, ныне уходящие, художники, помнящие галерею с ее основания, любим ее, связанные с ней живыми чувствами, частью своей деятельности, особенно чутко воспринимаем ее судьбу, полагая, что судьба ее - есть как-то и судьба русского искусства, нам всем близкого и дорогого. Я прошу всех почтивших своей подписью приветствие мне принять мою самую горячую признательность.

420. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 2 июня 1926 г.
Благодарю тебя, Александр Андреевич, за твои поздравления и пожелания. Все твои письма получил и прочел... с удовольствием. Тебе уже известно, что т.н. «юбилей» прошел благополучно... но «виновник торжества» отсутствовал, т.к. с самого начала этой затее не сочувствовал, считал ее праздной, ненужной и т.д., но... «без меня, меня женили»... Прошлая неделя вообще была полна впечатлений. .. Было два заседания - одно по поводу наших американских дел. Оно прошло горячо, т.к. наши американские дела оказались в очень плачевном состоянии: выставка, остававшаяся неизвестно зачем без наших уполномоченных в Америке почти два года, сейчас ликвидируется - с большим дефицитом, т.к. новые, не наши уполномоченные - дело вели плохо. Принятых от старого комитета обязательств на себя не берут. За полтора месяца в Нью-Йорке было выручено более 60 тысяч. За остальные же полтора года выручено всего 12 тысяч! и долги не погашены. Вот какие дела-то! Второе заседание было по поводу картины Иванова. На него были приглашены и мы - трое стариков - оба Васнецова и я. Ждали Петра Ивановича, но он не приехал. Заседание кончилось к общему удовольствию, и судьба Иванова, как говорят, сейчас «в хороших руках». К ноябрю открыта будет для публики не только картина и эскизы, но еще и две залы с этюдами, ранее бывшими в фонде. Мне пришлось услышать много любезностей от коммуниста - директора Румянцевского музея. Вообще, по общему впечатлению, надо сказать, что сейчас мое положение неплохое и будто бы недавно посетившая Третьяковскую галерею какая-то «высокая комиссия», дойдя до Серовского зала, остановилась перед моими картинами, с особым чувством и увлечением говорила о них: вот-де где русская душа и проч. После этого я уехал в деревню к Щепкиным, где хорошо провел несколько дней, и сегодня уезжаю к ним опять; всего там пробуду недели две. Люди они прекрасные, и я отдыхаю душой и телом. Начал работать этюды. [...]