Часть третья
Много наставлено памятников. Увы! очень плохих. Исключение составляет «Разин» Коненкова, сейчас убранный с Красной площади в музей Леве.
Я понемногу втягиваюсь в работу, написал кое-что из давно задуманного, но работать трудно: нет красок. Живу пока у своих. Приглашают к Троице, дают там большую комнату. Зовут в Ярославль, но, вероятно, останусь до весны в Москве.
А весной, в мае жив буду, поеду в Абрамцево, а там и мои подъедут из Армавира, где и сейчас.
Екатерина Петровна там служит, много работает, ее там отметили, охотно всюду выбирают представительницей от шкалы. Наташа кончает гимназию, Алеша в четвертом классе. Письма от них имею часто и очень скучаю без семьи.
Напишите, дорогой Владимир Карлович, как живете Вы? Как здоровье Ваше и Маруси? Напишите, что и как живут наши общие знакомые? Напишите о Праховых (их адрес тот же). Что делается в ваших «Академиях» и проч.
Много художников поумерло. Не стало А.Н.Шильдера, Вл.Е.Маковского, Залемана, Беклемишева, Творожникова.
Репин в Куоккала, стал миллионером, продавая свои произведения из Финляндии за границу.
Много бы можно написать Вам, но, памятуя, что слово серебро, а молчание золото, - умолкаю. Буду ждать от Вас весточки.
1921
379. М.В.СТАТКЕВИЧ
Москва, 5 февраля 1921 г.
Дорогая Маруся!
Пишу Вам под впечатлением известия о кончине дорогого Владимира Карловича, сообщенного мне М.А.Мурашко. Мир душе его! Славно, добро зело совершил он свой земной путь. Любил он все прекрасное, от человека и его деяний до природы и искусства. Добрую память он оставил по себе в нас, оставшихся здесь. Вам известно было, как высоко я ценил обоих, ныне покойных родителей Ваших. С их именем у меня, да и у Екатерины Петровны связаны многие лучшие воспоминания о Киеве. С самых ранних наших встреч, еще в Москве, и до последнего свидания светлый образ Владимира Карловича был мне дорогим и любезным. [...]
Как Вы предполагаете поступить с квартирой и со всем тем, что осталось после Владимира Карловича?
Вы, вероятно, знаете, как высоко сейчас расцениваются предметы искусства, в частности, живопись и в особенности некоторые авторы, как Репин, Крамской, Шишкин, да, должен на всякий случай сказать, и мои вещи. В Москве идут произведения искусства по безумным ценам (правда, деньги сейчас немного стоят). Однако, мое мнение, именно теперь не следует без особой нужды спешить продавать картины, этюды и прочее. Цены, во всяком случае, не будут падать, и если они будут меняться, то в соответствии с изменением рубля. Равно мое мнение не спешить сейчас с посмертной выставкой Владимира Карловича, и лучше будет сейчас убрать со стен, снять с подрамков все то, что для Вас особенно дорого, оставив на них наименее стоющее.
Относительно Вашего предложения прислать мне краски и прочее, - я Вам уже писал (думаю, что это письмо Вы получили). Я очень благодарю за Ваше предложение и повторяю, что наиболее необходимы мне ко-бальты - голубой и зеленый, как и вообще - зеленые цвета, как поль-веронез темный, перманент и прочие, цинковые белила, масло маковое или льняное, хорьковые или колонковые кисти (и акварельные), бумага для акварели - белая или цветная. Причем прошу Вас, Маруся, пересылать все, что Вы вздумаете, только с верной оказией. Также прошу Вас оценить посылаемое, так как все, что касается художественных материалов, теперь очень дорого ценится. А я не хотел бы пользоваться предлагаемым Вами в такое тяжелое время безвозмездно. [...]
380. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 7 июля 1921 г.
Здравствуй, старина! Твое письмо получил и вижу, что ты, пройдя школу на Караванной, духом не падаешь и в поте лица зарабатываешь хлеб свой... Ну, конечно, и то слава богу, что «предки» позаботились оставить тебе Гарднера и Попова и эти последние помогают тебе в черные дни. Что же касается «Нестерова», то ты тут впопыхах распорядился не так, как надо бы: «Петю» надо бы пристроить в музей, ибо это история, а «Макарта» и сказку спустить в первую голову, как и «Выбор невесты». Не знаю, что тебе дали, но цены на Нестерова здесь, очень высокие, почти так же как на Левитана, Серова, Сомова, ибо его, Нестерова, «на рынке» мало. Писал ли я тебе, чтобы при случае узнал в Русском музее, там ли «Св. Русь», как говорил мне здесь Исаков, или же в Харьковском музее? Разузнай, не поленись.
Неделю тому назад приехали мои из Армавира. Е.П. не изменилась за год, а дети выросли, особенно Алексей - он больше меня, «дредноут», как его звали в гимназии, выросла и Наташа, она недурна собой, кончила гимназию и сейчас хочет готовиться (два нулевые класса) на медицинские курсы. Сейчас вся компания уехала в деревню к приятелю Бакшееву (он крестьянствует) на отдых и на «страду» (сенокос). [...]
Сейчас больны и «Штоль и Шмидт». Первый болеет больше месяца - плевритом, был я у него - лежит старый, в заплатанных штанах, второй тоже лежит и пишет тебе эти строки. Тут пронесся слух, что обоим - и Штолю, и Шмидту, - а также Косте Коровину, Архипову положено дать академический паек, но слухи эти едва ли не преждевременны. Вот еще что, чтобы не позабыть - нашу сорокалетнюю переписку (если цела она) прошу тебя в свое время передать Екатерине Петровне полностью. Ну, что еще тебе сказать?! Дух мой бодр, как и в старину, тело же становится немощным. А жаль! еще хочется поработать, написать одну-две вещи, которые в голове уже «образуются» (особенно «Распятие»). [...]
Дальше » |
