Часть третья
Лучшим из достижений этих эпох я считаю лик Христа в куполе Софии Новгородской, за ним идет ряд прекрасных разрешений позднейших веков. Лик Христа приобретает черты народные, духовно нам родственные. И такой Христос принимается целым народом, как достижение идеала, как ответ на горячий, жгучий вопрос веры, нашей веры.
Среди таких достижений есть превосходные чисто в живописном смысле. Переходя же к эпохе нам близкой и до днесь, я не могу остановиться с большим удовольствием ни на ком, кроме упомянутого выше Иванова. Христос на большой картине меня удовлетворяет всецело. На картине он наш Христос, современный, русский. Помимо того, что он имеет основные внешние черты типа, он вмещает в себе все, что воспринято русской душой, русским сознанием, пониманием и долгом, заповеданным нам Евангелием. Ивановский Христос, прошедший великий путь дум, подвига-, страдания от воплощения своего, через крещение Руси до Пушкина, Достоевского, Толстого и до наших мучительных дней. Весь этот великий, скорбный путь отпечатался на его сложном, трагически сложном лике.
Вы всматриваетесь в этот величественно спокойный, и в то же время бесконечно осложненный пребыванием среди нас, на нашей грешной земле, лик Христа-спасителя, и чувствуете, что он в нас и мы в нем пребываем. Не только лик, но и фигура его, спокойная, благостная, непреклонная, выражает всю полноту его учения. Лучшего изображения я не знаю и на Западе. Тициан, Леонардо - хороши, но слишком просты для людей, доживших до 20 века. Скажу больше - Христос ивановский угадан и на времена предбудущие: он будет отвечать собой еще долго и многим, особенно русским. Он осветит им путь жизни, подвига, страданий. О совершенстве художественных форм я говорить не стану. Недаром наши сезаннисты, не охочие до изучения формы - рисунка, говорят про Иванова, что форма - рисунок его совершенны до неприятного, так сказать, до неприличия. ..
Теперь скажу о связи Христа в «Св. Руси» с Марфо-Мариинским. Конечно, она есть, так как оба изображения имели один источник. Христос «Руси» не удался, быть может, не столько на лицо, как его фигура, слишком плотская, плотская и несколько надменная. Конечно, и лицо Христа незначительно, недостаточно благообразно. Шел я к нему в тумане, ощупью, после ряда неудачных образов, соборов - Владимирского, храма Воскресения, церкви в Новой Чартории. Не видел я его и позднее в Абастумане, Гаграх. Лучше немного обстояло дело в Обители, где я пытался позабыть все сделанное раньше, вызвать яснее элементы трагические, даже, быть может, в ущерб благости. Передо мной становилась уже необходимость освобождения лика Христа от двух крайностей: чрезмерной суровости - с одной стороны, и слащавости (прежнего недостатка) - с другой. Этот период исканий выразился в окончательном образе Христа для собора в Сумах.
Как знать, если бы не стали мы лицом к лицу с событиями 17 года, я, вероятно, попытался бы еще более уяснить себе лик «русского» Христа, сейчас же приходится останавливаться над этими задачами и, по-видимому, навсегда их оставить. Однако художники будущего еще не раз поставят себе задачей обрести путь к пониманию русского Христа. Опыт минувшего и видение настоящего им подскажет, что надо делать, куда идти и т.д.
Мне очень нравятся Ваши заголовки отдельных глав. Такая группировка, кажется, не имеется в практике прошлого. Приветствую я желание Ваше отрешиться от мысли опасной: «кто что скажет, кто как посмотрит, осудит, одобрит» и т.д. и т.д. Если Вам это удастся (а необходимо, чтобы удалось), труд Ваш будет совершенно оригинальным, выразит дельно Вас не только как критика, но и как мыслителя-художника. (Таким мне представляется написанное о Димитрии царевиче.) Ваши слова приобретут яркость, убедительность, а присущая Вам одухотворенность придаст живительную теплоту. Помоги Вам господь!
Еще хочется пожелать Вам не упускать посильно оценки чисто технической стороны нашего ремесла, отметить удачные или неудачные маета в живописи, в форме, композиции разбираемых Вами произведений. Для Вас, как не специалиста, задача очень трудная, и здесь все козыри в руках Бенуа; особенно они сильны, может быть, в тех случаях, когда смогут быть добросовестными, забыть разные счеты, антипатии и проч. или подавить дружеские влечения.
Того, что Вы опасаетесь, я не разделяю: едва ли «поля», оставляемые Вами, будут мною заполняться, в этом надобности не предвидится. [...]
1924
397. А.А.ТУРЫГИНУ
Москва, 19 февраля 1924 г.
Здравствуй, Александр Андреевич!
Я жив и здоров, не писал потому, что на душе все время нехорошо и делиться с тобой тем, чего у тебя дома много, - не хотелось.
Быть может, в недалеком будущем я пришлю «с оказией» две свои вещи на имя Петра Ивановича, однако мало надеюсь, что из сего что-либо может выйти путное. Из двух одна неплохая: «Вечерний звон», «Молитва» или что-нибудь в этом роде. Вариант при весеннем пейзаже оставил дома - тот лучше. Сидим без денег, в чаянии притока долларов, а они, доллары, не спешат течь через океан.
Выставка откроется на этих днях, быть может, завтра. Помещение нанято в 12-м этаже. Выставка большая, номеров тысяча! .. Наши посланцы входят во вкус, проникаются нравами янки. Успели призанять у них денег. Создают т.н. «патронат» из знатных дам и гг. Вандербильт и К. Они и должны дать выставке необходимый блеск и создать успех. В патронат входят и наши: Рахманинов, Зилотти, Станиславский. Рахманинов живет великолепно, в своем доме на набережной Гудзона, богат, славен. Не так счастлив в этом сезоне Художественный театр - он надоел и кончает свои дни, едет домой.
Дальше » |
