Часть третья
После ожесточенных споров членов Товарищества, в котором противниками моей картины были лучшие силы того времени - Ге, Репин и др., большинством голосов решено было картину на выставку не принимать (я тогда был еще экспонентом). Случайный приход в собрание графа Ивана Ивановича, его горячее слово за картину сделало то, что картина была поставлена на перебаллотировку, а затем принята на выставку. Теперь же, спустя много лет, многие считают «Сергия с медведем» лучшим из моих произведений.
«Св. Русь», видимо, доставит мне также немало разнородных волнений. Ныне, кроме высшей награды, за нее присужденной, я имею ряд запросов от заграничных журналов на разрешение поместить с нее репродукции и предложение из Лейпцига издать ее отдельно. Но наиболее ценной наградой все же для меня остается иметь реальную возможность послужить картиной русскому обществу, для чего у нас - художников, к сожалению, средств не так-то много. И вот почему для меня было бы так больно расстаться на неопределенное время с моей мечтой.
317. С.П.СРЕДИНОЙ
Киев, 11 октября 1909 г.
Глубокоуважаемая и дорогая София Петровна!
Письмо Толи застало меня врасплох. Я на днях вернулся из Москвы, где Виктор Михайлович передал мне вести скорее успокоительные, а дома я нашел портрет Леонида Валентиновича и сегодня хотел писать ему, и вот теперь пишу Вам, его лучшему другу. Теперь, когда все кончено, когда навсегда ушел из мира дорогой человек, значение его как бы стало понятнее и ярче.
Сила его души счастливо совмещалась с редким умом, умом гибким, углубленным в мир тайн жизни.
Перед его мудростью многое было открыто, он спокойно созерцал живущее: наслаждался лучшим, опечаленный, провожал взором худшее.
Сознание мирового бытия, познание живущего человека, мятущегося, любящего и негодующего, было доступно покойному, как великому прозорливцу. Богатство души и разума влекло к Леониду Валентиновичу неудержимо. Я испытал обаяние его на протяжении многих лет и скажу - был счастлив тем, что бог дал мне возможность знать Леонида Валентиновича. Он для меня был одним из тех посланцев судьбы, которые обогатили меня духовно, показали мне мир божий с его чудной святой красотой.
С горечью, с болью души говорю себе, что никогда уже не услышу его речь, его молчаливое внимание, гениальную способность слушать другого, прислушиваться к душе собеседников, давать жизнь и вдохновение их мысли.
Это был истинный исповедник души, исповедник по призванию, он нес этот дар свой, быть может, как сладкое бремя.
Воспоминания о покойном останутся воспоминаниями светлыми, незабвенными, дорогими.
1910
318. А.А.ТУРЫГИНУ
Киев, 20 января 1910 г.
Из последнего «Аполлона» узнал, что умная голова - Дмитрий Толстой «приобрел у Дягилева» для Музея Александра III первый вариант «Пустынника», история коего такова: в 88 году я начал в Уфе «Пустынника», холст оказался плох, да и я не лучше, пришлось картину бросить и начать на новом холсте.
Вторая удалась, попала в Третьяковскую галерею, а первый вариант я содрал с подрамка, и он у меня валялся в мастерской (в номере в Москве), где его подобрал Остроухов, спустя много лет у Остроухова его выменял на «Крамского» Дягилев, издал его, куда-то таскал за границу, а теперь нашел простака и всучил ему этот мой «шедевр».
Боюсь, что много хламу таким образом попадет в музей...
В том же «Аполлоне» сообщается, что кн. Тенишева приносит в дар музею мою «Под благовест». Я бы предпочел, чтобы Толстой купил вместо «Пустынника» «Св. Димитрия царевича», а вместо Тенишевой - Академия принесла бы в дар музею «Св. Русь». Так ведь нет - не выходит по-моему... А ты не поленись, сползай в музей да посмотри, правда ли то, что людишки в «Аполлоне» пишут. Да кстати узнай, что Толстой, сделавшись директором Эрмитажа, остается товарищем управляющего Музеем Александра III, или его там заменят - ну, хоть Свиньиным что ли...
319. Д.И.ТОЛСТОМУ
Москва, 12 мая 1910 г.
Глубокоуважаемый граф Дмитрий Иванович!
Ваше письмо нашло меня уже в Москве, куда я переехал совсем.
К участию на заграничных выставках, правда, я отношусь последнее время несколько иначе, чем раньше, и обратись ко мне Дягилев или гг. из «Аполлона», я ответил бы вполне определенно - отрицательно. Вам же, граф, могу сказать следующее: «Св. Димитрий царевич убиенный» годы оставался без пользы, и я давно мечтал, чтобы для него явилась возможность послужить родному обществу, желание мое благодаря Вам и великому князю может теперь осуществиться. И то, что картина моя будет в «русском» музее, я считаю несравненно серьезнее всяческих успехов среди чуждого картине моей космополитического общества международной выставки. Обществу этому нужен крик :моды - «Chanteclair». В «Св. Димитрий» же не было и нет ничего шумливого. Успех его тихий, наш русский успех, и это меня радует и утешает.
Картину эту многие знают и любят, и это приобретено ею медленно, но надежно, и полагаю, что здесь, «дома», никакой бойкот теперь ее уже не одолеет.
И я очень хотел бы, чтобы «Св. Димитрий царевич» никогда не покидал своего места в Русском музее императора Александра III. Если же Вы находите нужным, чтобы мое имя было представлено на Римской выставке, то я могу предложить Вам две вещи: одна из них «Молчание» (монахи в лодках ловят рыбу), находящаяся у Павла Ив. Харитоненко в Москве (полагаю, что г. Харитонепко не откажет дать ее, если к нему обратиться). Другая, тоже небольшая, «Вечерний звон», недавно написанная. Обе вещи достаточно для меня характерны.
К кн. Тенишевой я писал и получил ответ, в котором княгиня говорит, что вопрос о картине «Под благовест» разрешит она только по возвращении в Россию.
После 20 мая надеюсь приехать в Петербург с картиной и быть у Вас.
Дальше » |
