» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннадцатая » Двенадцатая » Тринадцатая » Четырнадцатая » Пятнадцатая » Шестнадцатая » Семнадцатая » Восемнадцатая » Девятнадцатая » Двадцатая

В Париже и у нас дома говорили, что на выставке общее внимание возбуждал наш железнодорожный отдел. Он был лучшим после американского. Постройка С.И.Мамонтовым пути на север к Архангельску была прекрасно иллюстрирована большими панно Константина Коровина.
Я не мог тогда долго оставаться в Париже, скоро вернулся в Россию. В сентябре я снова был в Киеве. В это время я обдумывал композицию своей «Святой Руси».
Здоровье моей дочки улучшилось, хотя глухота осталась. Часто думалось о том, чтобы около нее был верный, надежный человек... Такого не было, и это заботило меня в те дни.
До сих пор я ничего не сказал о своем знакомстве с княгиней Натальей Григорьевной Яшвиль, имевшей в моей жизни, особенно второго киевского периода, большое значение. Я познакомился с ней в стенах Владимирского собора в пору его окончания.
Тогда Наталья Григорьевна была недавно овдовевшая молодая женщина. Она была замужем за потомком того князя Яшвиль, который участвовал в убийстве императора Павла, после чего остаток жизни провел в покаянии о содеянном.
Муж Натальи Григорьевны, полковник лейб-гвардии Царскосельского гусарского полка, делал быструю карьеру, но внезапно умер, оставив своей молодой жене двух маленьких детей... Кроме детей, кн. Яшвиль оставил большое, совершенно расстроенное имение Сунки близ Смелы, когда-то принадлежавшее друзьям Пушкина - Раевским.
Молодая вдова осталась в тяжелых условиях. Одаренная волей, большим умом, Наталья Григорьевна (урожденная Филипсон - род, ведущий свое начало из Англии; отец ее - старый генерал, был когда-то попечителем Петербургского учебного корпуса) не падала духом.
Разоренное имение скоро превратилось в благоустроенное, с виноградниками, с фруктовыми садами, с огромным, приведенным в образцовый порядок, лесным хозяйством. В Сунках была построена прекрасная школа, где крестьянские дети обучались различным ремеслам, баня (в Малороссии их не знали, а с тех пор баней пользовалось все огромное село Сунки).
Многое было задумано и умно осуществлено Натальей Григорьевной. В имении, еще недавно запущенном, теперь цветущем, Наталья Григорьевна устроила мастерскую кустарных вышивок, образцами коим служили музейные вещи XVII-XVIII веков. Вышивки скоро стали популярны не только в России - они шли в большом количестве за границу. В Париже сунковские крестьянки получили золотую медаль. Вышивки эти давали молодым женщинам и девушкам-крестьянкам отличный заработок, особенно в зимнее свободное время...
Горе, когда-то пережитое, забывалось, дети росли... Наши отношения крепли, выросли в дружбу. В Киеве мы жили визави: кн. Яшвиль со своей сестрой С.Г.Филипсон жила в небольшом особняке, наполненном художеством, музыкой, заботами о детях. Наталья Григорьевна до замужества училась у Чистякова, была и тут даровита, как всюду, к чему ни прикасались ее ум и золотые руки. За массой дел по имению, по разным светским и благотворительным обязанностям, она успевала заниматься искусством. Она хорошо, строго, по-чистяковски рисовала акварелью портреты, цветы. Как-то сделала и мой портрет, но он, как и все с меня написанные, не был удачен.
Дети ее отлично, умно воспитывались, ее радовали. Постоянным и верным другом и помощником была ее сестра - Софья Григорьевна Филипсон - натура горячая, любящая. Наталья Григорьевна в моей жизни заняла большое место. Она сердечно, умно поддерживала все то, что могло меня интересовать, духовно питать. Часто у нее я находил душевный отдых, как человек и как художник. Ее богатая натура была щедра в своей дружбе, никогда, ни на один час не покидала в трудные минуты. Видя меня иногда душевно опустошенным, одиноким, она звала меня вечером к себе и, частью в беседах об искусстве, частью музыкой - Шопеном, Бахом, а иногда пением итальянских старых мастеров небольшим приятным своим голосом - возвращала меня к жизни, к деятельности, к художеству. Я уходил от нее иным, чем приходил туда.
У нее были обширные знакомства, связи, по преимуществу среди киевской знати. Но я не любил бывать у Яшвиль в дни приемов. Уж очень я был несветский человек. Живя летом в своих Сунках, Наталья Григорьевна однажды, когда я был уже вторично женат, предложила мне поселиться у нее на хуторе, в четырех верстах от имения. Хутор Княгинино был уголком рая. Это был сплошной фруктовый сад с двумя прудами: в одном водились караси и карпы, в другом было преудобно купаться. Славный малороссийский домик был обставлен на английский лад. Мы прожили там с небольшими перерывами девять лет, девять прекрасных, незабываемых лет... Дети наши вспоминают об этом времени, как о счастливейшем.
Там, на хуторе, жил приказчик-садовник Василий, хохол с мистическим мировоззрением, упорный кладоискатель, человек необыкновенной честности и не без романтизма в прошлом. В него, очень красивого, когда-то влюбилась помещичья дочь и, не имея возможности осуществить свою мечту, покончила с собой. Серьезность, какая-то замкнутость Василия делала его одиноким, и лишь книги серьезного содержания отвлекали его от каких-то далеких дум. Были на хуторе и еще служащие - семья малороссов-стариков с внуком Трохимом, приятелем и сверстником моих детей. Во время покоса, нашей страды, нанимались временно рабочие из села.
Славно нам жилось в Княгинине. Часто наезжали гости из Сунок в экипажах и верхами. Они пили у нас чай, насыщались и уезжали шумной ватагой домой.
Я много работал. Там были написаны почти все этюды к Марфо-Мариинской обители. В Сунках же был написан портрет Натальи Григорьевны, бывший на моей выставке, потом у самой Натальи Григорьевны и после 1917 года перешедший в Киевский исторический музей...
В первую мировую войну Наталья Григорьевна стояла во главе огромного госпиталя и по воле вдовствующей императрицы ездила в Австрию для осмотра лагерей с нашими пленными. Поездка ее, говорят, дала хороший результат.
С именем княгини Натальи Григорьевны Яшвиль у меня связаны сотни самых благородных, прекрасных воспоминаний...
Заботы о моей дочке не покидали меня. Воспитательницы, которые появлялись около нее, не имели авторитета, и я стал подумывать отдать ее с осени вновь в институт.
Приближались праздники рождества, Новый год. Собирался ехать в Петербург, так как Дягилев настаивал, чтобы я выставил у него абастуманские эскизы. Пока я над этим делом раздумывал, он добился разрешения на постановку эскизов на своей выставке у наследника Михаила Александровича, о чем и телеграфировал мне. Волей-неволей эскизы были посланы Дягилеву, которому они в тот момент были нужны. С их помощью Сергей Павлович надеялся привлечь на выставку царя и вдовствующую императрицу, недолюбливавшую выставки «Мира искусства».
К тому времени Дягилев и Александр Бенуа успели изменить свой первоначальный взгляд на художество В.М.Васнецова, ополчились на него, добились того, что следующие поколения уже не смотрели на Виктора Михайловича так, как поколение предшествующее. При этом «цель оправдывает средства» применялось к Васнецову в полной мере.