Природа и человек в творчестве Нестерова. Статья Алексея Федорова-Давыдова

» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая » Девятая » Десятая » Одиннадцатая » Двенадцатая » Тринадцатая » Четырнадцатая » Пятнадцатая » Шестнадцатая » Семнадцатая » Восемнадцатая

Тональность эта, естественно, светлее и цвета интенсивнее в большой законченной картине. Но в целом она, как выражение «настроения», близка к найденной в эскизе. Темная зелень травы сочетается с зелеными рефлексами на серого цвета бревнах старого сруба. Эти серые тона и зелень сгармонированы с выцветшей голубой рубахой колдуна и с синим сарафаном девушки. А ее желтая кофта, вносящая звучность в общую мягкую гамму картины, корреспондирует с желтыми кисточками цветов спереди. Эти как бы вспыхивающие желтые пятна видны в цветочках на зеленой траве. Они подчеркивают ее плоскость и смотрятся как цветочки на материи. Совершенно такой же прием накладки ярких пятнышек краски на ровно окрашенные гуашью плоскости мы находим, например, у Якунчиковой в пейзаже «Монастырские ворота».
Однако воздействие на Нестерова подобного рода декоративности было недолгим и впоследствии сменилось декоративностью, шедшей от церковных монументальных росписей, но главное развитие Нестерова шло в сфере станковой живописи. Первой работой, открывающей собственно нестеровский круг тем, является «Христова невеста» (1887). Картина эта не была еще таким большим художественным достижением, как «Пустынник», поэтому для нас интересна не столько она сама, сколько творческая история ее создания. Первый вариант картины изображает девушку-нижегородку (собрание наследников Д.Г.Будинова, Москва). При переработке ее светского образа в полумонашеский в «Христовой невесте» Нестеров отбрасывает те черты бытовизма, которые были как в фигуре и позе девушки, так и в пейзаже с голубцом. Подобно тому как сама фигура девушки становится более статичной, обобщенной и как бы символичной, из изображения глубоко задумавшегося человека превращаясь в олицетворение грустной задумчивости, подобно этому и пейзаж приобретает характер всеобщности. Он становится широким, спокойным и тихим, скорее «пейзажем души», чем просто пейзажным фоном.
Пейзаж тем более не является лишь фоном в картине «Пустынник». Он здесь не только соответствует душевному состоянию старика инока, но и сливается с ним в единый художественный образ. И как радостно умиротворен этот бредущий по берегу озера, едва переставляя ноги, старик с улыбающимся своим думам лицом, так же тих, спокоен и задумчив в своем осеннем увядании пейзаж. В нем господствует приглушенная гамма серовато-желтых тонов дальнего леса, бурых тонов травы с вкраплением кое-где буро-зеленых елей, с серой сиреневатой дорожкой, с сероватым небом и водою и писанной оттенками синих цветов черной одеждой монаха. Переходы этих цветов, очень богатые и тонкие, переданы в живописи мелкими мазками. Именно такая приглушенность гаммы, тонкость цветовых отношений могли выразить тихую лирику картины. Нестеров здесь достигает замечательного раскрытия человеческих чувств пейзажными средствами, одухотворения пейзажа, который становится как бы предметной объективацией тонких, едва уловимых оттенков душевного состояния человека, выражением «души» инока, единственно возможной средой его бытия как образа. В свою очередь передача этого состояния сообщает пейзажу его неповторимый характер, делает его той «песней севера», которая захватывает каждого своей тихой и спокойной, немного грустной красотой. Пейзаж этот хрупок и кажется таким же непрочным, как старческая фигура; в нем тоже как будто уже мало что осталось от земной грубой и тяжелой плоти. Нестеров подчеркивает эту хрупкость тоненькой елочкой, зыбкостью воды с ее отражением, сложным противопоставлением кривых ближнего берега и отражения в воде дальнего.
В этом пейзаже, кажущемся таким тихим, на самом деле нет спокойной статики и уравновешенного построения. Он взят как фрагмент, с асимметрией в расположении масс, со срезом рамой веточки рябинки, при котором создается впечатление, что пейзаж продолжается за рамой картины. Он так же проникнут легким ритмом движения, как и неуверенная походка едва передвигающего ноги старика. При превосходно выраженном единстве спокойной, умиротворенной старости ушедшего ото всех тревог, от всякой «злобы дня» инока и такой же тихой умиротворенности увядающей природы, в которой все уже закончило свое цветение и развитие, картина не вызывает чувства замкнутого в себе покоя, остановившейся жизни. Напротив, в картине есть какая-то настороженность, словно что-то тут должно произойти. Писал эту картину молодой художник, который, как и все его современники, хотел запечатлеть увиденное во всей его жизненной трепетности, в его внутренней динамике. И эта внутренняя динамика форм при как бы застылости самого «состояния» и порождает ощущение ожидания чего-то. Вот сейчас с трудом переставит свои слабые ноги старик, передвинется его фигура, и вместе с ней «передвинется» и та точка, с которой взят пейзаж. Картина вся пронизана внутренним ритмом движения, такого же изменчивого, сложного, как и легкая улыбка на лице старика, как и словно «колеблющаяся» неуверенность его позы. Это то самое протекание эмоции во времени, которое мы находим и в пейзажах Левитана. Оно отличает их и от статики законченно-выявленного вида пейзажей 70-х годов и от той мгновенной единичности сразу схваченного и запечатленного момента, которая будет в импрессионизме. Это словно «длящееся» состояние и человека и окружающего его мира, которое будет присуще и в дальнейшем произведениям Нестерова, является для него средством его «философствования», его интерпретации темы «человек и природа». Природа в картине «Пустынник» действительно «поет», и гармоничные, душевные звуки этой песни хватают за душу, заставляют и зрителя вспомнить свою весну или свою осень и погрустить о них. Но содержание этой песни продиктовано стремлением Нестерова раскрыть «душу народа» и тем, что ему представляется содержанием этой «души».