С.Н.Дурылин о Михаиле Нестерове. Глава десятая

Но портрету не суждено было явиться на свет: то юбилей 75-летия, то усиливавшееся недомогание Константина Сергеевича отсрочивали его встречи с Нестеровым, а 7 августа 1938 года Станиславский скончался. Зиму 1937/38 года Михаил Васильевич очень томился без портретной работы. Приходилось мне «сватать» ему в эту пору то одно, то другое лицо из тех, кто мог его заинтересовать как портретиста, но тщетно: «сватанья» не удавались. «Хороший человек, уважаю, люблю, но... - он разводил руками, - но ничего не говорит мне как художнику». У него была - как часто бывало и раньше - потребность встретиться с каким-то новым, неприглядевшимся лицом (и, однако же, лицом не чужим, не равнодушным «натурщиком» для портрета) и вспыхнуть от него творческим огнем.
Так, к счастью, и случилось.
В одно из майских утр 1938 года он как-то особенно был уныл и жаловался Е.П.Нестеровой, что у него пропал весь интерес к работе, что ему, видно, «капут как художнику», что он уже не коснется кисти. Но этим же днем пришла к Нестеровым Н.А.Северцова, дочь покойного академика, и привела с собою ленинградскую гостью - художницу Елизавету Сергеевну Кругликову. Нестеров был давно знаком с художницей. Он ценил Бее тонкое, трудное, изящное искусство офорта во всех его видах - игловый офорт, мягкий лак, акватинта, цветной офорт, цветная монотипия. Особенно привлекали его своим тонким любовным мастерством офорты Кругликовой, посвященные Парижу и Петербургу-Ленинграду. Он находил, что художница умела смело и зорко проникать в «души» этих двух столь непохожих городов, которым она отдала свою любовь.

В Ленинграде Нестеров встречался с Кругликовой у А.А.Рылова и у А.П.Остроумовой-Лебедевой и всегда находил в Елизавете Сергеевне острую, тонкую собеседницу, восхищавшую его своей молодой энергией и умным , темпераментом русской парижанки.
Встреча с Кругликовой в майский день на Сивцевом Вражке была для Нестерова вполне неожиданной. Художница была в черном костюме с отливом воронова крыла и на фоне майского дня поразила его изяществом своего силуэта (недаром она была неподражаемым мастером силуэта!). Он воскликнул:
- Вот кого мне надо писать! - и тут же предложил Кругликовой позировать для портрета. Она согласилась и осталась в Москве на три недели вместо намеченных трех дней.
Сеансы происходили в квартире Н.А.Северцовой, У рояля, в той самой позе, в которой Кругликова представлена на портрете; сидит у рояля, нога на ногу, облокотившись на него правой рукой с дымящейся папиросой, а левою оперлась о бок.
24 мая 1938 года Нестеров писал В.М.Титовой:
«Сейчас неожиданно начал новый портрет, писаке и его модели (женской) обоим 150 лет!.. Модель очень интересная, острая, в ней есть что-то птичье». Работаю с удовольствием, но приезжаю «без задних ног», да и передние, что зовутся руками, тоже как плети».
4 июня Нестеров писал:
«Вот и отпраздновали 76-летие мое... Устал я жестоко, едва волочу ноги, а тут еще этот портрет, он что-то не ладится... Хотя «модель» и интересная, старая 73-летняя офортистка Кругликова, жившая лет 20 в Париже».
Увлечение Нестерова работой над портретом Е.С.Кругликовой поглотило все его силы. Когда, окончив портрет, он приехал гостить ко мне в Болшево, он был в состоянии большой усталости, но усталости бодрой, приятной. Он задорно подсмеивался над собою, «семидесятишестилетним красавцем», но чем задорнее были насмешки, тем живее чувствовалось, что портрет писался с увлечением до головокружения.
Погостив в Болшеве и Муранове, Нестеров писал 14 июля из Москвы своей дочери:
«Я переутомился с портретом, и меня Елена Павловна уложила в постель, лежал суток двое, была температура и проч. Портрет всем очень нравится, да и я нахожу, что он вышел любопытней двух предыдущих (то есть портретов Держинской и Шмидта). Очень уж модель эта интересная».

30 октября Нестеров писал:
«Третьего дня у меня была «Закупочная комиссия Третьяковской галереи». Наметили для галерей портрет Ксении Георгиевны Держинской и Кругликовой. Это дело почти решенное. Портрет Кругликовой оспаривает Русский музей, от которого были вчера...»
От портрета Кругликовой Нестеров чувствовал особенно легкую, живую, непосредственную творческую радость. Он был просто счастлив, когда на холсте ему удалось чутко и тонко схватить углем зыбкий и острый силуэт русской парижанки, виртуозно владеющей иглой офортиста и тончайшими ножницами силуэтиста. Он увлекся этим силуэтом и разработал его в угле так виртуозно, так полно, что залюбовался сам и - величайшая редкость у Нестерова - позволил видеть, допустил залюбоваться других. С угля на холсте была снята прекрасная фотография Ф.А.Петровским, переводчиком Ювенала и Марциала, и благодаря этому мы можем любоваться этим виртуозным рисунком. Но «уголь» этот не существует в действительности: он покрыт красками на холсте портрета. В масле Нестеров ввел только два - но какие характерные! - отступления от угля. В «угле» на рояле стояла изящная фарфоровая пепельница; оставив - в красках - художницу курящей, он убрал пепельницу и запенил ее белой розой в хрустальном бокале. Перемена эта внесла в портрет какой-то теплый элемент женственности и изящества. На стену - пустую в «угле» - художник повесил одну из монотипий Кругликовой - Неву с Петропавловскою крепостью, и как-то радостно стало смотреть на строгий сумрачный пейзаж и думать: «Он - дело этих худых, старых, но все еще прекрасных рук прилежной художницы, влюбленной в великий город на Неве». Как характерно для Нестерова-портретиста, что он не захотел и здесь отрывать человека от дела его жизни, художника - от его художества!