С.Н.Дурылин о Михаиле Нестерове. Глава десятая

Но к портрету Ксении Георгиевны Держинской Нестеров вернулся еще раз - не к самой артистке, а к созданному ею образу: он написал «в двух вариантах» Держинскую в роли Ярославны из оперы «Князь Игорь» - в одном из самых поэтических образов, созданных талантливой артисткой. В акварели сквозь женственную верность и прекрасную мужественность древнерусской княгини, рвущейся сердцем к своему князю, сражающемуся в половецкой степи за Русь, проступают и черты самой артистки, которую Михаил Васильевич душевно уважал как человека и сердечно ценил как чуткого художника, сросшегося сердцем с высшими вдохновениями Глинки, Бородина и Чайковского. Мы прошли по длинной галерее портретов, написанных в течение многих лет, и не нашли ни одного портрета, который Нестеров написал бы по заказу. У каждого портрета, как мы видели, есть не только творческая, но и. сердечная история, у каждого есть свое большое или малое место во внутренней автобиографии художника.
Но был случай, - кажется, единственный, - когда Нестеров не «отклонил» писанье портрета с лица, ему тогда лично незнакомого.
Это был портрет академика Отто Юльевича Шмидта. 21 мая 1937 года на Северном полюсе высадилась советская экспедиция, руководимая О.Ю.Шмидтом. Нестеров с большим подъемом отнесся к этому событию, столь неожиданному для всего мира. Оно было в его духе: в смелом замысле, в еще более смелом и мужественном успехе этой неслыханной воздушной высадки на Северном полюсе Нестеров видел торжество того неудержимого, все преодолевающего волевого порыва, который свойствен русскому народу в его сложной и трудной истории. Нестерова восхищало спокойное мужество, с которым была произведена эта советская высадка на недоступный полюс. «Вчера встречали полярников», - пишет он дочери В.М.Титовой 27 июля, и близкие Нестерова помнят, как интересовался он подробностями этой народной встречи с героями неслыханного полярного полета. Когда немного спустя один из устроителей Выставки индустриализации предложил Нестерову написать портрет О.Ю.Шмидта, он не отказался, как все ожидали, от него, а сказал, что «подумает».

В августе 1937 года Михаил Васильевич уехал в Колтуши гостить к осиротевшей семье Павлова и там «думал» над портретом Шмидта. В альбоме художника сохранился маленький набросок портрета, сделанный пером и карандашом и помеченный: «10 августа 1937. Колтуши». Шмидт изображен здесь в профиль, ниже пояса, в меховой одежде летчика-полярника, с правой рукой, поднятой вверх, как бы указуя путь к полюсу. Замысел портрета был эффектен, но Нестеров отказался от него - быть может, именно из-за его эффектности: в портрете он широко применял творческий домысел, но не терпел вымысла. Он не видал Шмидта в этой летной полярной одежде, с головой, прикрытой меховым капюшоном, он не видел его в летных условиях - и не хотел поэтому «сочинять» то, чего не видал. Шмидта он решил писать в прямом смысле слова с натуры - в московских условиях его повседневного труда по должности главного начальника Северного морского пути. 21 сентября 1937 года Нестеров писал дочери: «Что тебе написать о себе? Я работаю, мне предложено написать портрет с О.Ю.Шмидта (полярного героя), и я пишу его уже 8 сеансов. Сам Шмидт интересный, красивый, привлекательный человек, пишу его с удовольствием. Портрет большой (размер тот, что Держинской, только в длину). Позирует охотно».

23 сентября 1937 года Михаил Васильевич писал мне:
«Половина дела сделана, но сейчас предстоит наиболее трудное - окончить портрет. Сделать настоящего Шмидта, а это не так уж легко, хотя портрет ему и нравится, а нужно, чтобы он нравился и мне, - это трудней.
Портрет, по моему обыкновению, не заказной, а будет мой, а там что бог даст... Вот видите, я какой, а вы все меня не хвалите...»
Сообщая мне тут же о намерении написать портрет с К.С.Станиславского, Михаил Васильевич признавался:
«Эти оба портрета меня интересуют - хватит ли «силенки» - посмотрим, увидим». Заказа и здесь Нестеров не принял, хотя все художники работали на Выставку индустриализации именно по заказу, с предварительными авансами. Отказавшись от заказа и от аванса, Нестеров и в этом случае, как во многих других, говорил: - Заказ, в особенности государственный, не трудно взять, но его трудно исполнить. Нужно исполнить хорошо, нужно не даром взять деньги с государства, а разве может быть уверенность, что исполнишь его хорошо? Художество - дело прихотливое: может выйти, а может и не выйти. Этого мало: заказ нужно исполнить точно в срок. Я старик - я могу заболеть - как же я могу брать на себя обязательство написать портрет к сроку? Напишу, выйдет хорошо, покажу - если понравится, берите; не понравится - не надо. Я ничем не связан: портрет - мой, а заказной - я еще его не написал, а уж он не мой.
О писании портрета с Отто Юльевича Шмидта Михаил Васильевич мне рассказывал:
- Я сижу в сторонке, смотрю на него, рисую, а у него капитаны, капитаны, капитаны. Все с Ледовитого океана. Кряжистые. Он озабочен: в этом году ждут раннюю зиму, суда могут зазимовать не там, где следует. Теребят его телеграммами и звонками. Он меня не замечает, а мне того и надобно. Зато я его замечаю. В высшей степени характерно для Нестерова-портретиста последних лет, что он непременным условием портрета со Шмидта поставил - писать портрет не у него на дому или где-нибудь в другом тихом месте, а у него в рабочем кабинете, в самый разгар трудового его дня.