» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая

Эскизы я решил делать в Киеве, куда спешил уехать еще потому, что хотел поскорее повидать после болезни мою Олюшку. В институте у нее застал Лелю Прахову.
В марте скончался в Петербурге И.И.Шишкин - поэт северного лесного пейзажа. Иван Иванович был прекрасный и своеобразный человек. Мы - художники - отслужили по нем панихиду во Владимирском соборе. В Киев, для осмотра Владимирского собора приезжал К.П.Воскресенский, тогда уже живший на покое, передав училище в ведение бывших своих учеников, составивших общество имени Воскресенского. Константин Павлович был в восторге от собора, от моих работ в нем. Он горд был тем, что когда-то первым почувствовал во мне дарование и так энергично, умно способствовал тому, чтобы меня отдали в Училище живописи.
Пасха в тот год была ранняя, в начале апреля. На праздник я взял Олюшку к себе. Ее комната была полна цветов. Праховы ее баловали несказанно. У них она чувствовала себя как дома. Праховское радушие подкупало тогда многих. У Лели оно было такое искреннее, нежное.
Институтским начальством было решено отпустить Олюшку, по слабости здоровья после кори, на каникулы раньше. Училась она хорошо, и не было никаких причин ее задерживать.
В мае мы с дочкой были в Москве, откуда она скоро уехала с сестрой в Уфу, а я должен был представить эскизы для росписи церкви на Калужской площади.
Был назначен день, когда все почтенные прихожане должны были собраться у отца-настоятеля для осмотра эскизов. Собрались. Был и Василий Осипович Ключевский, был строитель храма Никитин. Были именитые купцы-«благодетели»: паркетчик Жернов, мясник Пушкин и др.
С самого начала заседания дело пошло не гладко. Паркетчик обиделся, что не представили ему меня, наставительно сказал мне, что хорошо бы мне сделать визиты, «почтить» именитых прихожан, прежде чем начать дело. Я промолчал, решив никаких визитов не делать.
Подошел небольшой, сухонький старичок и ласково пригласил Меня побеседовать с ним. Сели в сторонке на диван. Мой елейный старичок начал пытать меня: сколько мне лет, кто мои родители, давно ли я «беру подряды», «велика ли у меня артель». Я отвечал, что «подрядов» не беру, «артели» у меня нет, что работаю один...
Старичок сделал озабоченное лицо, задал еще несколько вопросов, решив, что если я и живописец, то, должно быть, не настоящий. Разговор кончился.
Собеседник мой был миллионщик, домовладелец глухого переулка на Якиманке. Там, в праздники, после обедни и сна, он приятно проводил время с супругой у ворот на лавочке, беседуя со своим дворником, обязанным собирать в корзину то, что оставляли после себя рысаки замоскворецких обывателей.
Атмосфера в собрании все больше и больше накалялась. Прекрасный, тихий и даже робкий настоятель делал ошибку за ошибкой, приводя в ярость «благодетелей». Дело кончилось тем, что один из них, не приглашенный в комиссию, бросил в лицо старику тысячу рублей и вышел вон, ругаясь непристойными словами. Настоятель, потрясенный случившимся, заплакал и тут же снял с себя обязанности председателя. Все понемногу разошлись.
На другой день я послал свой мотивированный отказ. Ко мне приезжал Никитин, уговаривал меня взять отказ обратно, но я хорошо видел, что у Калужских ворот нужен другой живописец, с большей артелью.