» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая

"Перед самым отъездом я получил приглашение участвовать на мюнхенской выставке «Сецессион», имевшей в те времена наибольший после парижского Салона успех в Европе. Мне это было ново и приятно, тем более, что такое же приглашение тогда получил и В.М.Васнецов.
«Под благовест» в первые дни передвижной выставки среди публики, повторяю, успеха не имел. Нравилась она художникам, особенно Архипу Ивановичу Куинджи.
В день открытия выставки очень единодушно и искренне прошел ежегодный обед у Донона, который дали передвижники. Обед, говорят, стоил четыреста рублей (на сорок человек).
В тот год я недолго оставался в Петербурге. Дела призывали меня в Киев. Там я должен был исполнить каприз киевских дам - переписать лицо св.Варвары, отдаленным оригиналом для которой послужила мне Леля Прахова.
Приехав в Киев (во второй половине февраля), я в тот же день был у Праховых, где всегда имел радушный прием. Очаровательная Леля была по-прежнему очаровательна, Оля по-прежнему толста и резва.
Собор имел почти законченный вид. Золотились его главы (на пожертвование старого Николы Терещенко). Собор внутри представлял очень нарядное и неожиданное зрелище. Тогда он еще не был использован в тысячах копий с Васнецова и с меня, его не превратили еще в источник эксплуатации российские иконописцы и церковные старосты, так полюбившие его после чрезвычайного и шумного успеха.
Я пробовал привести Комитету все резоны, почему необходимо было лицо Варвары оставить непереписанным. Все было напрасно. Комитет, загипнотизированный графиней Игнатьевой и киевскими дамами, оставался неумолим.
С огромным трудом удалось Васнецову уговорить меня сделать эту уступку (мне было дано понять, что если я не перепишу голову сам, перепишет другой художник).
Варвару я переписал. Лицо стало более общее, в нем утратилась индивидуальность милого оригинала. Выражение я старался удержать прежнее, что, будто бы, мне удалось. Комитет был в восторге. Меня благодарили.
Это была самая крупная неприятность, какую я имел за время росписи Владимирского собора.
Я попросил выдать мне официальное постановление Комитета о переписании «Варвары», чтобы оправдать себя на случай возможных упреков общества, так как «Варвара» по фотографиям была уже известна в Петербурге.
В начале марта я вновь был в Петербурге, возился с картонами для Парланда.
Обычные вечера у Ярошенко. Либеральные разговоры. Отношения ко мне оставались прекрасные. Объясняю это тем, что Ярошенко чувствовал мою искренность в своем, как он был правдив в своем, и что оба мы любили Россию.
Наступала весна, хотелось скорее уехать в деревню, в лес, на этюды. Казалось, стоит только бросить Питер - и прежнее вернется, буду чувствовать себя моложе...
Опять Москва, опять Васнецовы, москвичи, обеды... Виктор Михайлович пришел в хорошее настроение, раздобрился, подарил мне эскиз «Слово о полку Игореве» (ночной) и превосходный ахтырский этюд для «Озера с лебедями». Оба они были мной впоследствии принесены в дар Уфимскому музею.
Помню, мы устроили вечеринку. Был с нами юный поэт Бальмонт. Рано-рано утром очутились мы у Василия Блаженного в довольно блаженном настроении. Бальмонт объяснялся с кем-то в любви, потерял свою шляпу. Он читал тогда свою новую поэму «Мертвые корабли».
Собрались у Левитана Поленов, оба Васнецова, я, актер Ленский с женой и добродушный толстяк-писатель Михеев. Он читал свое новое произведение. Скука была смертная. Конца не было бесталанному писанию бедного Василия Михайловича. Радость была безмерная, ничем не прикрытая, когда пытка кончилась и всех пригласили к ужину, и мы скоро позабыли о творчестве незадачливого писателя-приятеля. Пирования тогда чередовались: то обедали у Остроухова, то ужинали у Архипова. Славно в те дни жилось нашему брату-художнику, весело, приятно. Судьба баловала нас на все лады.
Обратились ко мне с заказом из Баку. Я отказался по тем же причинам, что и от предложения графа Орлова-Давыдова.
Опять Петербург, опять несносный Парланд... В один из наших разговоров он предложил мне взять на себя роспись всего храма Воскресения. По его словам, это было бы хорошо для дела и для меня. Получилось бы единство. Я понял значение этого предложения. Значило: отдай всего себя, без остатка. Мы тебя выжмем, как лимон, заплативши гроши, и о тебе позабудем. Мое простодушие не простиралось безгранично. Я хотел остаться художником.
Через несколько дней разговор возобновился, и я категорически отказался от почетного, но гибельного для меня предложения.
На Невском встретил киевского вице-губернатора Федорова. Он поведал мне, что в царской семье ожидают появления маленького наследника, по этому случаю освящение киевского Владимирского собора произойдет менее торжественно, - государь на освящении едва ли будет присутствовать. До августа оставалось еще много времени, загадывать о чем бы то ни было было рано.
Заболел Н.А.Ярошенко. Подозревали горловую чахотку. Проводили его в Египет, в Палестину. Николая Александровича все любили, он был чудной, благородный человек, хотя и «в шорах».
У «Европейской гостиницы» видел китайского Бисмарка - Ли Хунчжана. Старик большого роста, лицо значительное, костюм национальный - очень простой и богатый в то же время. Он куда-то ехал в придворном экипаже.
В мастерскую мою на Екатерининском канале заезжала Мария Павловна Ярошенко с С. - богатой невестой. Мария Павловна не прочь была ее мне посватать. С. - добродушная, некрасивая толстуха, страшно нарядно одетая. Были как бы неофициальные смотрины. Увы! - Мой идеал был иной...
Приближалась Всероссийская Нижегородская выставка. Туда посланы были переписанный «Сергий с медведем» и «Под благовест».
Приближались коронационные торжества. Я думал уехать к Черниговской, вернуться на день-два, посмотреть на торжества из окон своей Кокоревки. Однако вышло не так.
Помнится, 9 мая был торжественный въезд царя в Москву. Я не подумал о билете, о пропуске, этим создал себе кучу хлопот, потратил много энергии, добывая себе место. Не обошлось без курьезов.
На Красной площади были устроены трибуны. На них спокойно сидели, ожидая въезда царя, те, кто раньше достал себе место. Там были Васнецов, Маковский, Серов, Матэ, словом, люди предусмотрительные.