На главную             О русском
художнике
Михаиле
Нестерове
Биография Шедевры "Давние дни" Хронология Музеи картин Гостевая
Картины Рисунки Бенуа о нём Островский Нестеров-педагог Письма
Переписка Фёдоров С.Н.Дурылин И.Никонова Великий уфимец Ссылки  
Мемуары Вена 1889 Италия 1893 Россия 1895 Италия, Рим 1908   Верона 1911
Третьяков О Перове О Крамском Маковский О Шаляпине   О Ярошенко

Михаил Нестеров и мюнхенский Сецессион

   
» Первая
» Вторая
» Третья
» Четвертая
» Пятая
» Шестая
» Седьмая
» Восьмая
Лисичка   
Было бурное собрание передвижников, на котором отличился наш В.И.Суриков, наотрез отказавшийся дать свои вещи для репродукций в юбилейном издании, прося за право репродукции с Товарищества 2000 руб. Причем со свойственной ему бесшабашностью заявил, что в последнее время религия его - деньги.
В компании художников был на «Рогнеде» в Мамонтовском театре. Постановка и декорации были исполнены В.А.Серовым и К.А.Коровиным превосходно.
Был у Серова, видел последние вещи. Они слабее прежних, хотя мастерство остается. Беда Серова в том, что природа отказала ему в воображении. Его эскиз «Мамаево побоище» для одной из стен Исторического музея - слаб. Серов старался убедить зрителя, что без исторического видения, без особого чутья обойтись можно. Серов силен не этим. Он подарил мне акварельный рисунок князя Владимира для «Рогнеды».
Были на свадьбе Алексея Степановича Степанова, нашего «Степочки», женившегося на Медынцевой из богатого купечества. Она была мила, сам Степочка - очарователен. Выглядел немного федотовским майором. Аполлинарий Васнецов был шафером. Он долго репетировал свою роль, чтобы не оплошать перед именитым московским купечеством. Во время венчания сильно волновался, был бледен, растерян, много способствовал нашему веселому настроению. Казалось, что бедный Аполлинарий побаивается, чтобы по ошибке не женили его,- вместо Степочки. Потом мы долго изводили Аполлинария тем, что старик Медынцев, любивший одинаково хорошего повара и хорошего художника, выдаст ему замуж вторую свою дочь, смело укрощавшую огромного дога, беря его за пасть.
Был юбилей Репина. Почтенный Илья Ефимович немало сделал бестактностей, вызвавших газетную грызню. Поленов также праздновал свой юбилей. Он прошел без инцидентов.
Заболел Левитан. При входе на выставку «Московских художников» с ним сделалось дурно. Еле живого его привезли домой. На другой день его осмотрел профессор Остроумов, признал сильнейший порок сердца. Болезнь неизлечимая, хотя при самом покойном образе жизни, для Левитана по многим причинам немыслимом, он мог бы прожить пятьдесят лет. Нас всех, художников и почитателей прекрасного, такого искреннего, поэтического дарования Левитана, его болезнь очень тяжело поразила. Я любил этого человека не только за его талант, но и за хорошую, нежную душу его...
В конце ноября у меня и у Аполлинария Васнецова побывал П.М.Третьяков. Был мил и любезен, но не взял ничего. Третьяков купил коллекцию этюдов молодого Борисова, ездившего на Новую Землю. Ценность не художественная - этнографическая.
В декабре пришлось ехать в Петербург на юбилейное собрание Товарищества передвижников. Работал весь декабрь над образами иконостаса храма Воскресения. Парланд сообщил, что решено весь храм Воскресения покрыть мозаикой и желательно, чтобы я взялся написать Христа для купола. Парланду отказал.
В декабре, в письме к отцу отмечено, что «в Мамонтовском театре появился некий Шаляпин - вятич лет двадцати трех-двадцати четырех, с огромным талантом и с прекрасным голосом. Сегодня он поет в «Псковитянке» Грозного».
Новый, 1897, год начался заботами и хлопотами об устройстве моей Ольги в Киевский институт. Киев меня, знал по Владимирскому собору, там оставалось немало друзей, между коими была начальница института графиня М.А.Коновницына. Мария Акинфиевна делала все, чтобы облегчить поступление Ольги. Хорошо поставленный Киевский институт выделялся из всех провинциальных. Графиня Коновницына была живая, энергичная, с добрым лицом, отзывчивым сердцем. Она душу полагала в дело, ей порученное.
Одновременно я готовился к Передвижной выставке. В тот год у меня были «Труды преподобного Сергия» и «На горах». Кроме картин я написал для иконостаса храма Воскресения четыре образа.
Во второй половине февраля художники, полные надежд, двинулись в Питер. Выставка была юбилейная (двадцатипятилетие Товарищества). Я впервые, как член Товарищества, должен был принять участие в приеме экспонентских картин, в выборе новых членов. Решил, что буду голосовать за талантливых - бесталанных к тому времени накопилось на Передвижной достаточно... Но в члены Товарищества в тот год прошел один Костанди. Костя Коровин, Досекин и Пастернак были забаллотированы. Мы - тогдашняя молодежь - этим были возмущены.
Выставка была в неудобном помещении Общества поощрения художеств. Перед открытием выставки был президент Академии художеств вел.князь Владимир Александрович. Государь по болезни в тот год был у нас лишь в конце выставки. Традиционный обед Товарищества, несмотря на то, что выставка была юбилейная, прошел вяло, и только при появлении старика Шишкина раздались бурные приветствия.
Центром выставки был васнецовскнй «Грозный», еще в Москве приобретенный Третьяковым. Другой крупной картиной был долгожданный «Иуда» Ярошенко. Картина Николаю Александровичу не удалась, он с сокрушенным сердцем это видел. Неудачна быта и большая картина Мясоедова «Искушение Христа». «На горах» и «Труды преподобного Сергия» поставлены были удачно. Соседями были Левитан, Серов, Константин Маковский.
Отношение к «Грозному», как и к моим вещам, было сдержанное. Лемох спросил Архипова, нравится ли ему «Грозный». Последний ответил - «нравится». Тогда всегда сдержанный, корректный Лемох в недоумении спросил Архипова: «Тогда, может быть, вам нравится и Нестеров?» Ответ был как будто бы утвердительный.
Репин к другу своей юности В. Васнецову за «Грозного» был беспощаден. Обходя со мной выставку, Илья Ефимович, остановившись у «Грозного», заметил вскользь: «Обидели Грозного». И постояв у картины, спросил наивным тоном: «Что это у него в руке? Очки?» - Я сказал: «Лестовка».
С «Грозным» было то же, что за два года перед тем с Сурйковским «Ермаком». Обе картины вовсе не вызывали споров. К ним остались равнодушны. Будущее показало, что «Грозный» и «Ермак» были разноценны. Время обнажило все недостатки «Грозного», «Ермак» же возрос с годами в своем значении до «Морозовой», и быть может, превысил эту великолепную картину компактностью композиции и мистическим воодушевлением.
В Академии художеств произошли волнения среди академистов. Около четырехсот человек было уволено. Профессору А.И.Куинджи было предложено оставить Академию. Она закрывалась на неопределенное время.


продолжение »

"Если бы русское общество вернее оценило Нестерова в пору его юности, если бы оно дало ему возможность доразвиться в том направлении, которое было предначертано в его душе, Нестеров был бы цельным и чудным художником. К сожалению, успех толкает его все более и более на скользкий для истинного художника путь официальной церковной живописи и все более удаляет его от того творчества, в котором он, наверное, сумел бы сказать немало дивных и вдохновенных слов. Ведь является же он, рядом с Суриковым, единственным русским художником, хоть отчасти приблизившимся к высоким божественным словам «Идиота» и «Карамазовых»." (А.Н.Бенуа)



цветок


М.Нестеров © 1862-2022. Все права защищены. Почта: sema@nesterov-art.ru
Копирование материалов - только с согласия www.nesterov-art.ru :)