Михаил Нестеров. "Давние дни". Воспоминания 1895 года. Жизнь и творчество

» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая

Работы шли своим порядком. В это время я писал образа для Петербургского храма Воскресения, что заказаны были мне кавалергардами, а затем уехал в Петербург, чтобы договориться с Парландом по поводу нового заказа.
Личное мое впечатление от знакомства с ним было очень невыгодное. Внешне корректный, полуангличанин, полу- не знаю кто, Парланд был прежде всего с ног до головы противоположность нашему Прахову. Насколько тот был во всех своих делах и поступках даровит, полон жизни, настолько Парланд был сух, манерен, робок и бесталанен. И все, что его окружало, было ему под стать.
Наши переговоры кончились на том, что я, прежде всего, выполню картоны для наружных мозаик (аршин по двенадцати), а о дальнейшем разговор будет вестись потом.
Совсем иное впечатление на меня произвел полковник Д.Я.Дашков. Умный, спокойный, он сразу же дал понять, что никаких официальных, казенных приемов в сношении с ним не должно быть. Он с первых же слов принял, так сказать, в этом заказе мою сторону. Так и было во все время моих с ним деловых встреч 1894 год подходил к концу. Я провел рождество в Уфе.
Наступил новый 1895 год. Что он принес с собой - постараюсь здесь припомнить, рассказать.
Вернувшись из Уфы, я устроился в Кокоревке, где тогда живало немало художников и где жил мой приятель Аполлинарий Михайлович Васнецов.
В эту зиму я выставил свои эскизы к Владимирскому собору на Периодической выставке, тогда очень оживленной и недурной по своему составу. Особенно хороши были в тот год вещи Константина Коровина и Серова.
Часто видался с В.М.Васнецовым, бывая у него, как дома. Нас связывали Владимирский собор и годы, проведенные вместе, так сказать, душа в душу в Киеве.
Васнецов тогда имел огромный успех. Заказы и разные «милости» на него сыпались со всех сторон.
Часто в это время, бывая у Виктора Михайловича с Аполлинарием, мы с Виктором Михайловичем всячески донимали бедного малого его «либерализмом», впрочем, весьма умеренным.
В феврале я снова был в Петербурге, где мне удалось в переговорах с председателем храмовой комиссии генерал-адъютантом Скалоном добиться повышения расценки работ моих и Васнецовских. Удалось, быть может, потому, что тогда многим казалось (что и высказал Скалой), что «как ни вертись, а без Васнецова и Нестерова не обойтись». Я согласился на малую расценку лишь на образа для наружных мозаик. Что же касается образов иконостасов, то они должны были быть оплачены по-иному. Тогда же я переехал в специально построенную мастерскую при храме Воскресения, где и принялся за огромные картины для наружных мозаик («Воскресение» и «Спас с предстоящими»), быть может, самые слабые из всех, когда-либо сделанных мною образов.
Кавалергардский заказ я закончил. Образа понравились, были приняты с благодарностью.
П.П.Чистяков предложил написать образа для мозаики графу Орлову-Давыдову Отказался под предлогом усталости На самом же деле я рвался к живому делу к своим темам и картинам.
В марте я оставил Петербург, поехал в Киев. Здесь все сдал; «Богоявление» приняли и даже похвалили.
Я сделался свободным человеком. Расстался с Киевом. Провожать меня на вокзал приехали вся семья Праховых, все «соборяне» и киевские друзья. Прелестный старичок художник Харитон Платонович Платонов расплакался, как ребенок, прощаясь со мной. Всем этим я был очень тронут Такое отношение ко мне моих друзей примиряло меня с неприятностями и интригами соборного комитета.
В апреле я опять в Москве. Любовался Эрнесто Росси в «Шейлоке», «Лире», «Гамлете». Великое мастерство, мастерство гениального художника. Впечатление неизгладимое, хотя Росси было уже с лишком шестьдесят лет.
Виктор Михайлович перебрался в свой новый дом, было справлено новоселье.
П.М.Третьяков приобрел в тот год у Аполлинария Михайловича его прекрасную «Каму», и мы на радостях преизрядно тогда кутнули. Был и Виктор Михайлович, много было высказано патриотических чувств, причем, по обыкновению, сильно досталось нашему «вольнодумцу» Аполлинарию.
Весну, весь май прожил в Сергиевском Посаде. В конце мая выехал в Уфу, причем по дороге решил побывать с моим старым приятелем В.М.Михеевым (еще по училищу Воскресенского) в Переславле-Залесском, в Ростове Великом, в Угличе, Ярославле и из Ярославля пароходом проехать на Нижний - Самару к себе на родину. Опишу более подробно свое путешествие.
Мой спутник, Василий Михайлович Михеев, был добродушный, неимоверной толщины маленький человек с длинными волосами, с чисто русским лицом. Он был литератор из сибирских золотопромышленников. Появление Василия Михайловича вызывало везде и всегда единодушное удивление, улыбку, до того он был забавен своей толщиной. По улице он, бывало, катился, как большой мяч. Писатель он был из второстепенных, но любил свое ремесло очень, считал себя поэтому народолюбцем, либералом.
Так вот с этим-то моим приятелем мы решили осмотреть северные наши города, ограничив себя, однако, сначала немногим. У меня лично была и прямая цель поездки: повидать Углич, подышать, так сказать, его историческим воздухом и, если можно, написать этюды для задуманной мною еще в Киеве картины «Димитрий царевич убиенный».
По порядку следования мы прежде всего попали в Переславль-Залесский. Переславль показался нам уголком XVII века. Грязные бревенчатые мостовые, отсутствие самого минимального комфорта, так называемые Ряды, около коих, как на Форуме, вечно толчется разный люд. Тут и юродивый, и шутиха, и весь персонал быта времен первых Романовых.
Мы подробно осмотрели все старые храмы, монастыри, и в одном из них моему спутнику удалось добыть старую переславскую легенду об «Отроке-мученике», которую он потом переделал в детский исторический рассказ, мною иллюстрированный (там были и два прекрасных рисунка Сурикова): Рассказ этот был богато издан Марксом и в свое время имел успех.
До чего нравы Переславля были еще первобытны, можно заключить из того, что единственного фотографа, который там жил, бывшего ученика Училища живописи, некоего Курчевского, обыватели считали за колдуна, его боялись и неохотно давали ему увековечить себя. Жил этот бедняга, перебиваясь, что называется, с хлеба на квас.
Помню еще в Переславле великолепное, огромное историческое озеро. Оно было бурное в те дни, что мы были там. Иным нам показался Ростов, такой чистый, приятный. Мы сейчас же отправились в кремль, в былую Палату, где помещался музей, собранный трудами двух замечательных ростовских граждан - Шлякова и Титова. Один из них был шорником, другой торговал «красным товаром»36. Это были ростовские Монтекки и Капулетти, и, однако, именно их трудами был восстановлен из развалин дивный кремль ростовский, с его храмами, с архитектурой митрополита Ионы Сысоевича, такой своеобразной, средневековой.
Шляков нам показал, с необыкновенным знанием дела, музей, директором которого он и был. Проводил и показал нам храмы, где была открыта и неплохо реставрирована живопись времен Грозного царя.
Вечер мы очень приятно провели у Шлякова, более похожего на московского профессора сороковых годов, чем на шорника.
На другой день нам доставили возможность слышать знаменитый колокольный звон. Особые звонари исполняли на искусно подобранных колоколах ростовской соборной звонницы ряд пьес, коим были присвоены исторические имена: звон Ионы Сысоича, звон св.Дмитрия, митрополита ростовского, и последний звон - в честь архиепископа ярославского Ионафана, много и с толком потрудившегося над восстановлением поволжской церковной старины.
Осмотрев все, что было можно, мы рано утром выехали на тройке с колокольцами в Углич, отстоявший от Ростова верстах в девяноста. По дороге заехали в знаменитый Борисоглебский монастырь, где так любил бывать царь Иван Васильевич, где все как бы еще хранило на себе следы этого Грозного владыки допетровской Руси. Там мы нашли богатую ризницу, весьма запущенную.