Михаил Нестеров. "Давние дни". Воспоминания 1895 года. Жизнь и творчество

» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая

"Снова киевская композиция. Павел Осипович Ковалевский со своими воспоминаниями о старой Академии, о Виллевальде и прочем. Передвижная в Киеве. Заведующий Хруслов говорит, что «Сергий» в провинции имел большой успех. Слава богу...
Запахло весной. Киев никогда так не хорош, как весной. Много работаю. Время от времени бываю с Праховым в симфонических концертах. Слушал «Манфреда». Вообще стал разбираться в хорошей музыке. Тут уж всецело влияние праховской семьи Лелино влияние.
Котарбинский выставил девятиаршинную «Мессалину»... Успеха картина не имела.
Образа иконостасов пишутся, нравятся. Ждут гравера Матэ. Он намерен сделать офорты с лучших образов собора. Я люблю этого не очень умного «гугенота», такого талантливого, доброго, готового помочь всякому.
Работы в соборе кипят. Готова лестница на хоры, пол из разноцветного мрамора. Еще не облицованы, мраморные панели.
Погода день ото дня становится лучше. Стало жарко. Заказал себе, в предвидении освящения собора, фрачную пару, первую в моей жизни. Воображаю, как буду в ней выглядеть...
Помню два посещения меня Николой Артемычем Терещенко, как хохлы его звали «старым Николой». Никола Артемыч был человек исключительного ума и характера. Вышедший из народа, он развил сахарное дело в Киевской губернии до огромных размеров. Состояние его считали в десятках миллионов. Работал он с раннего утра, в 5-6 часов к нему являлись с докладом.
С виду Никола Артемыч был типичный хохол, небольшого роста, с живыми, глубоко посаженными глазами. Когда по Киеву, бывало, едет его старомодная карета, запряженная крупными вороными конями, обыватели говорили: «Вон старый Никола поихав». Никола Артемыч был одним из почетных лиц Киева. Он имел «тайного», «Анну» и прочее. К нему попасть было не очень просто. Острый ум его смущал и бывалых людей...
Никола Артемыч давал миллионы на нужды города, но давал с одним условием: чтобы на училище или благотворительном учреждении, на его деньги созданном, имелась мемориальная доска с обозначением имени жертвователя или создателя.
Немало Терещенко пожертвовал и на Владимирский собор, и тоже не без верного расчета. Я должен был сделать ему рисунки для серебряного престола во Владимирском соборе, на который он пожертвовал десять тысяч рублей.
Я был приглашен осмотреть прекрасную его галерею и с того дня стал бывать у умного старика. Суждения его об искусстве были полны такта, ума. Доминирующим в нем был большой ум, где он хотел - большой такт.
Брат его Федор был человек заурядный. Из детей Николы наиболее способный и приятный был Иван Николаевич, больной, оставивший на создание Киевской Академии художеств четыре миллиона рублей. Его сын - Михаил Иванович - незадачливый министр финансов при Временном правительстве.
В.М.Васнецов, как я говорил, в это время уже жил в Москве, наезжая время от времени в Киев. Вот он снова появился в соборе, хотел, чтобы при нем были вставлены образа в иконостас. Они всем нравятся. Обаяние его было так велико, что о критике, самой робкой, и речи быть не могло.
Виктор Михайлович видел и мои образа. Особенно хвалил «Св.Варвару», сравнивая ее с «Борисом и Глебом», кои он считал до того времени лучшими. Он заметил, что «Варвара» имеет в себе много «христианского». Большей похвалы я от Виктора Михайловича не ждал. Еще помню, заметил, что Равенна мне сильно помогла (он там не был и очень жалел об этом).
С приездом Васнецова возобновилось наше совместное житье (рядом жили, вместе завтракали, обедали) и наши беседы, такие для меня поучительные, интересные. Теперь мы снова вместе радовались, надеялись, хандрили, мечтали...
Наш председатель Комитета А.П.Баумгартен был назначен губернатором в Житомир, а нам с Волыни дали некоего Федорова, бывшего кавалергарда, сослуживца гр.Игнатьева, тогдашнего киевского генерал-губернатора.
Дела от этого не изменились. По-прежнему всем ведал Прахов. Оппозицию ему составлял, всячески препятствуя делу, как и раньше, местный городской архитектор Николаев, человек бесталанный, завистливый, ничтожный.
На пасху, чтобы немного отдохнуть, освежиться от работы, я проехал впервые в Крым. Побывал в Алупке, пожил в Симеизе. Мне не очень посчастливилось. Была плохая, дождливая погода.
Тем временем стал вырисовываться новый заказ. Архитектор Парланд - строитель храма Воскресения в Петербурге, обратился ко мне с официальным предложением взять на себя исполнение ряда образов для мозаики храма. Раньше меня был приглашен В. М. Васнецов, и я кое-что от него уже знал об обстановке работы. Знал, что Парланд не даровит, что там все идет по-казенному, да и платят не бог весть что, выгадывая на всем для мозаик, коими предполагается покрыть все стены храма.
Предложенный мне ранее образ «Богоявления» для крестильни по приезде из Крыма окончательно был закреплен за мной, затем утвержден и эскиз его, причем самое живое - хоры поющих ангелов - Комитет предложил убрать. «Богоявление» было последним образом, мною написанным для Владимирского собора. Образа жертвенника и диаконника были комиссией приняты без возражений.