» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая

"...Однажды ехал я в электричке на дачу. За окнами мелькали березовые рощицы, золотились на склонах пшеничные поля, в прозелени ветвей голубела под солнышком Дема.
Рядом со мною на скамейке сидели молодой папаша и его верткий сынишка лет пяти-шести. Вижу я, что папаша детскую книжку с веселыми картинками перелистывает и сынишке показывает.
Папа спрашивает малыша:
- Что здесь нарисовано?
- Не знаю, - чистосердечно признался мальчик, напряженными глазами рассматривая переполох красок на офсетной бумаге.
- Ну подумай, подумай... У нас в доме это есть, - поясняет отец малышу, - то открывается, то закрывается...
- А, дверь! Дверь! - радостно крикнул мальчонка.
- Вот выдумщик, - тихо сказал омраченный папаша, не зная, кого винить за тугую сообразительность дитяти: то ли художника, намалевавшего в детской книжице невесть чего, то ли самого сынишку.
Я посмотрел через его плечо и увидел, что на книжной страничке «модерновый» художник изобразил обыкновенный зонтик, скорее похожий на гриб мухомор.
Кому нужны такие картинки и кому нужно подобное искусство, - подумалось мне, - если так понакручено - понаверчено, что обыкновенный зонтик можно с дверью перепутать?
Искусство только тогда вправе торжествовать, когда ему удается условность или даже абстракцию подчинить высокой цели. Например, символ, абстракция вполне уживаются в прикладном народном творчестве: полотенца, расписанные красными петухами, косоворотки в цветастом орнаменте, старинные русские лубочные картины. Большой художник и в реалистическом изображении действительности полон невысказанных мыслей, символов, условностей, таких, какие заставляют думать и беззвучно плакать душой от светлой радости нахлынувших чувств.
Не воспоминания ли родичей о чудодейственном исцелении двухлетнего Миши, рассказанные впечатлительному отроку, повлияли позднее на богатый воображением разум, на горячее сердце художника?
Думается, повлияли, ибо не случайно Нестеров говорит, что на грудку ему положили образок Тихона Задонского. Грамотные, ученые, с высшим образованием люди, мы теперь совершенно не ведаем, кто такой этот нимбом увенчанный Тихон? Не знаем, что в миру он был Тимофеем Савельевичем Кирилловым. Его мужественное русское сердце явило пример глубочайшей деятельной любви к человеку, к его страданиям, болям, раздумьям. Собрание духовных писаний Тихона Задонского, устремленных своими выводами и концепциями не столько к всемогущему богу, сколько к необъяснимо глубокой душе человеческой, было в России переиздано не раз: первое издание осуществлено в 1825 - 1826 гг. - в пятнадцати частях, пятое издание выходило в конце прошлого века, в 1889 году.
К образу этого святого несколько раз обращался в своих бессмертных произведениях Федор Михайлович Достоевский: черты старца узнаются в Зосиме в «Братьях Карамазовых», в Тихоне в «Бесах», в Марке Долгорукове в «Подростке».
Как и Достоевский, Нестеров часто в своих картинах обращался к образу святого старца. Об этом он говорит в своих воспоминаниях.
Вглядитесь внимательнее в согбенного старичка с неказистой клюкой в немощных руках. «Пустынник» - это первая картина, приобретенная у художника взыскательным ценителем искусства П.М.Третьяковым в свою сокровищницу - Третьяковскую галерею. Это одна из немногих работ художника, где раскрыта во всем великолепии природа родного края. Мы узнаем в ярких деталях пейзажа знакомые берега реки Демы с уральской рябиной, с темными силуэтами редких елей. А сам старец, тихо семенящий вдоль бережка, пригнут тяжестью прожитых лет к земле. Но если внимательней вглядеться в согбенную фигуру человека, то можно заметить: годы могут состарить тело, душа же его в вечном стремлении к высоким идеалам, она молода и окрыленна, непобедима временем. «Зачем я пришел в этот мир? - кажется, спрашивают молодые глаза старца, вопрошает душа Пустынника. - Не затем же, чтоб насытить себя едой, ублажить свою похоть, состариться и отойти в небытие?.. Нет, не за этим природа соединила в себе все живое и в том числе - человека...»
Мне кажется, в затаенном молчании изображенной Нестеровым природы есть горькая жалость к человеку. Не он ли разумом своим способен погубить и ее, и себя? Потому-то так благочестива она на его полотнах, тиха, беззащитна в ранимости своей. Она умиротворенная, без бурь и ветра. И такою неизменчивою переходит с одного холста на другой, из картины в картину. Меняются места, пейзажи, но неизменным остается смысл великой природы.
Одним из выдающихся созданий во всемирной живописи явилась картина «Видение отроку Варфоломею». История ее создания хорошо известна, картина, кстати, писалась и в Уфе, и я не буду останавливаться на подробностях. Выражу лишь свое личностное отношение к творчеству великого земляка. Остановлюсь лишь на некоторых, казалось бы, мелких деталях, о которых, думается мне, никем еще не говорилось и не писалось вплоть до больших трактатов знающих искусствоведов.
В картинах Нестерова нет случайностей, все подчинено смыслу, идее. И совсем не случаен тот элемент, который заметил я после многих-многих знакомств с «Видением отроку Варфоломею». Тихий пейзаж без четкой перспективы, мягкие полутона приближающейся осени, придающие всему своеобычную умиротворенность, спокойствие, и только единственное живое существо - подросток - стоит, окаменев от увиденного. Лицо отрока, как и сама природа, в великом спокойствии, но чувствуется за этим покоем мятущийся дух подростка, ненайденность им пути своего к святости, чистоте и добру остро сквозит в сознании отрока Варфоломея. И вот я обнаруживаю для себя новую линию в картине, как второй план в художественной литературе. Рядом с подростком тихая беззащитная елочка, ее зеленый трезубец вершинки не готов еще к будущим бурям, к открытой борьбе за существование, она скромно прячется в увядающей траве и как бы с боязнью озирается окрест, где живет, дышит, движется большой, не осознанный ею сложный мир. За плечами отрока стоит молоденькая, голенастая, тоже не окрепшая березонька, всего несколько зеленых веточек обрамляют ее ствол.
Все это - олицетворение молодости, беззащитности, неистребимой тяги к будущему, интересному, неведомому.