» Первая » Вторая » Третья » Четвертая » Пятая » Шестая » Седьмая » Восьмая

Покидаем Капри, садимся в лодку, чтобы доехать к пароходу в Неаполь, но и здесь, на лодке, на морских волнах, она, наша шарманка, и ее «патроне». Они, как и мы, покидали Капри. На пароходе эти заговорщики, эти деспоты вступили в свои шарманочные права - она заиграла какую-то бравурную народную песенку... Шарманка и ее господин были неутомимы, и под эти звуки мы подошли к Неаполю. Она и сейчас, через много лет, слышится мне. Да, это была веселая, довольная собой шарманка. Быть может, она не была слишком умной шарманкой, но она так радостно, бодро исполняла свое призвание.
С Капри, минуя Рим, мы проехали во Флоренцию. Внимательно осмотрели все, что мне давно было известно, и теперь я охотно показывал это знакомое своим спутницам. Мечтой моей сестры с давних пор была Венеция. Туда она уносилась мечтой и теперь торопила нас, и мы покинули Флоренцию. Вот и Венеция. Моя Александра Васильевна в гондоле: она, как «догаресса», как ни в чем не бывало, восседает в ней, тихо проплывает по Каналь Гранде, мимо Марии дель Салюта. Она счастлива, довольна... Александра Васильевна неутомима. Она, сидя в Уфе, как бы накапливала силы, чтоб здесь, в Венеции, расточать их. Она всюду и везде... Не было предложения, которое она не приняла бы с восторгом. Музеи сменялись поездками на Лидо: храмы, дворцы, Тинторетто, Веронезе прекрасно уживались со старыми лавочниками, рынками, с фабрикой Сальвиати. Она как-то по-своему, по-уфимски, претворяла в себе все, умела во всем разобраться, неутомимо восхищалась, радовалась, была в прекрасном расположении духа. Вечером, усталая, крепко засыпала, чтобы с утра быть готовой к восприятию новых впечатлений. Венеция оправдала себя, дала сестре высшую меру наслаждения. И я в те дни был счастлив, видя, как были счастливы и довольны мои спутницы. Воспоминаний о Венеции, казалось тогда, хватило бы сестре на долгую, долгую жизнь.
Я побывал тогда в Национальном музее, видел малявинских «Баб» - его первых «Баб». В Венеции они не показались ни слишком смелыми, ни ошеломляющими. Потому ли, что рядом висел большой черный «Крестный ход в Нормандии» Коттэ, или по чему другому - не знаю. Не стану здесь упоминать о своих старых любимцах - великих венецианцах. Они и на этот раз занимали никем не оспоримое первенствующее место.
Мы покинули Венецию, лагуны, а потом и прекрасную Италию, - опять через Земмеринг вернулись в Вену; минуя Краков, были на русской границе. Родимая сторона - мы дома, в Киеве...

В Киев впервые приехала Айседора Дункан. Долго не хотел я идти смотреть ее танцы, но, убежденный кем-то из ее поклонников, пошел и не жалел о том.
Тогдашние мои впечатления от этой удивительной артистки были и новы, и свежи. Дункан удалось в танцах подойти к природе, к ее чарующей чистоте. Она, быть может, впервые в наши дни показала в благородном применении женское тело. Дункан, тогда еще молодая, показалась мне артисткой одного порядка с Дузе, Девойодом и нашим Шаляпиным. Как она иллюстрировала своими танцами Шопена, это меня мало занимало... Добавлю, что хореографическое искусство всегда было далеко моему пониманию. Я любовался танцами непосредственно...
Пришла весна. Вторую половину мая я жил около Троицы у Черниговской. С увлечением писал там этюды, готовился к росписи храма на Ордынке.
В одном из писем того времени я писал: «Во всяком случае, пребывание здесь (у Черниговской) многое для меня выяснило, композиция «большой стены» созрела и окрепла на живых наблюдениях, Если бы ты знал, как народ и всяческая «природа» способны меня насыщать, делают меня смелее в моих художественных поступках, я на натуре, как с компасом. Отчего бы это так?.. Натуралист ли я, или «закваска» такая, или просто я бездарен, но лучше всего, всего уверенней всегда я танцую от печки. И знаешь, когда я отправляюсь от натуры - я свой труд больше ценю, уважаю и верю в него. Оно как-то крепче, добротнее товар выходит».
Как-то в тот раз зашел я в скиту ко всенощной. Церковь деревянная, давняя, так называемая «филаретовская». При ней, в покоях живал по летам когда-то митрополит Филарет Московский. Любил он отдыхать там.
В этой церковке с деревянными переходами, с длинными скамьями по сторонам, с лубочными картинками «Страшного суда», угодников по стенам паперти, шла торжественная служба с акафистом. На середину церковки вышла вся братия в мантиях, в клобуках. Такие суровые, значительные лица... XVI век, Александровская слобода, Кирилло-Белозерский монастырь... Какая сила, какая своеобразная красота! И я остро почувствовал, что все эти мужики-монахи и я - мы родные. Такими, как эти старцы, были и мои предки, жившие где-нибудь по верховьям Волхова...
Вернулся в Москву. Там 22 мая была закладка соборного храма во имя Покрова Богородицы при Марфо-Мариинской обители. При закладке присутствовали, кроме вел.княгини Елизаветы Федоровны, герцогиня Гессенская, наследная королевна греческая (сестра императора Вильгельма), королевич греческий Христофор. Было много приглашенных. Имена высочайших особ, митрополита и присутствующих епископов, а также мое и Щусева были выгравированы на серебряной доске, положенной при закладке фундамента.
Мы со Щусевым ходили праздничными, а наши киевские мечтания о часовне были недалеки от действительности. Щусев в те дни был доволен и тем, что проекты его Почаевского собора и Московской великокняжеской церкви были замечены на Венской выставке...
Работы закипели. Щусев предполагал к осени вывести стены храма под кровлю. Тогда кн. С. А.Щербатову пришла мысль устроить у себя в имении «Нара» колонию для бедных сирот. Сироты, быть может, были предлогом, интересовала же князя, после счастливой постройки им дома на Новинском, бульваре, художественная архитектура. А так как свободные деньги у князя еще водились, то он и обратился к Щусеву - просил его сделать проект колонии, а меня просил в будущей колонии расписать некоторые стены, от чего я тогда же отказался.
Этой барской затее не суждено было осуществиться.
По закладке храма я уехал в Малороссию, а оттуда в Ессентуки. Мне хотелось избавиться от катара желудка, коим я упорно страдал. В Ессентуках я получил от вице-президента Академии гр. И.И.Толстого проект затеваемых им реформ Академии. Я должен был высказаться на этот счет. Не имея ни преподавательского, ни административного опыта, я на запрос не отвечал, тем более, что вся реформа сводилась лишь к внешним формам, не задевая сути дела.
Из Ессентуков проехал в Москву, предполагая написать давно задуманный портрет с Виктора Михайловича Васнецова. Намерение это мне удалось осуществить спустя восемнадцать лет, за год до смерти Васнецова. Вернулся в Киев, куда позднее приехал Щусев. Работы по постройке обительского храма быстро подвигались вперед. Время до рождества прошло быстро.