С.Н.Дурылин о Михаиле Нестерове. Глава восьмая

29 мая 1931 года Нестеров писал мне: «Если я позволил себе показать в большой картине портретные/изображения Толстого, Достоевского, Соловьева, то это было вызвано основной темой картины. Она без этих лиц была бы не полна, не закончена. Толстого, Достоевского и Соловьева нельзя было выкинуть из жизни народа, идущего по путям, скажем, богоискательства». Перешел с эскиза на картину и Алеша Карамазов, один из любимых литературных героев Нестерова. Понятно появление в толпе идущих к Христу Иванова. Но в эскизе это самая неясная, менее всего живописно отлившаяся фигура. На картину она не перешла, думается, потому, что художник-ученик не нашел образа, достойного художника-учителя. Упорная и порою увлекательная работа в Марфо-Мариинском храме не отстранила Нестерова от мечты об еще более увлекательной работе над «Христианами». Как только мог и где только было возможно, он урывал время и место для этюдов к «Христианам» и работал над ними с радостью живописца, окунувшегося в народную жизнь, богатую образами и красками. На хуторе Княгинине, близ Сунок Киевской губернии, в Березках Тверской губернии, в старых местах под Троицей, в самой Москве - всюду он искал и находил тех русских людей, которых видел на своей будущей картине. Лето 1910 и 1911 годов урывками и лето 1912 года полностью Нестеров провел в Березках на берегу лесного озера. Уезжая осенью из Березок, Нестеров мог подвести итог (письмо от 16 сентября 1912 года): «Несмотря на все препятствия этого лета, я все же «Христиан» сдвинул с места; написал к ним до 20 этюдов, из которых до десятка пойдут в дело».
Они действительно пошли в дело.

Один из них - этюд пожилого крестьянина с лицом, своею мужественностью напоминающим Моисея Микеланджело, превратился на картине в одну из самых выразительных фигур крайнего правого плана. В 1910-1911 годах в Березках были написаны два яркоцветных, очень сильных по живописи этюда с одного и того же сельского черноволосого дьякона: один в золотом глазетовом стихаре, другой в стихаре из алого бархата. Два пейзажных этюда пригодились для картины. Основой ее пейзажа послужила Волга, отлично изученная Нестеровым; но вереница домиков с церковью на верхнем берегу построена по этюду с Березок. Окончательный эскиз задуманной картины был написан в 1914 году. Картина писалась в 1914-1916 годах - в годы войны с Германией, точно так же, как и «Святая Русь» оканчивалась во время войны с Японией. Нестерову всегда - в течение всей жизни - было свойственно чувство высокой любви к родине. Годины ее исторических испытаний - а ему пришлось быть свидетелем четырех больших войн - он переживал как события личной своей жизни, умом и сердцем отдаваясь им горячо и трепетно. 22 июля 1905 года - в разгар русско-японской войны - он с горечью писал Турыгину: «Посмотри на наши выставки, в чем там и у кого отразились события - трагедия настоящей войны, - ни у кого; а если и есть два-три этюда войны, то и те описаны равнодушными Геллерами, а не нами, у кого должно сердце болеть, мысль работать страстно, горячо». В том же письме Нестеров сообщал: «Я с остервенением работаю. Написал эскиз «Минин» (как видишь, в духе времени)». Это был его патриотический отклик на тревогу времени. С горячим волнением встретил Нестеров первую войну с Германией. «События огромной важности сменяются со страшной быстротой, - писал он из Москвы 24 августа 1914 года. - Нет Самсонова, нет десятков тысяч погибших под Сольдау. Взят Львов и Галич... Пойти хоть санитаром туда, в самое пекло». В дни этих тревог о судьбе родины Нестеров вновь обратился к «Христианам». Исторический рубеж для родины, остроту которого художник так явственно ощущал, заставил его глубже вдуматься в давний свой замысел. На предыдущих картинах - «Святая Русь» и «Путь ко Христу» - он брал русский народ, полно или нет, в его настоящем. В первом эскизе «Христиан» (1907) также нет лиц, взятых из прошлого. Теперь же, стоя на историческом рубеже, он понял, что никакое изображение пути русского народа к добру и правде невозможно без творческого отображения его исторического прошлого. Тяжкий труд истории, поднятый русским народом и государством, был всегда предметом самых заветных размышлений Нестерова. Ему и Сергий Радонежский был особенно дорог тем - он не раз говорил мне это, - что из тишины иноческой кельи он выходил в шум истории, когда этого требовала нужда народа и государства. Он и в радонежском подвижнике видел героя Куликовского поля.

В новый замысел «Христиан» должны были войти трудники исторического дела России, которое неотделимо, по убеждению Нестерова, от духовного пути русского народа. В картине, кроме безвестного иноческого «лика» и крестьянского люда, кроме жителей современного русского города, кроме высшего круга интеллигенции, должны были появиться исторические представители церкви учащей и правящей (священник, епископ), представители государственной власти, какою она исторически сложилась на Руси XV-XVII веков (царь), представители воинской силы, какою Русь оградилась от кочевников с востока и юга и завоевателей с запада (воевода с воинством). Патриарх, священник, царь, воевода с воинскою дружиной - такими, какими они были в русской истории, - вошли в окончательный эскиз, а с него, перешли на картину. Но в них - это Михаил Васильевич всегда подчеркивал - он не желал изображать определенные исторические личности: царь и патриарх - это не исторический портрет, это исторический образ, вобравший в себя много портретов и еще больше творческих домыслов художника.
16 октября 1914 года Нестеров сообщил Турыгину:
«Последние дни кончал окончательный эскиз «Христиан». Теперь хоть и за картину приниматься, - все продумано, все естественно и, кажется, живет и движется...» Но «гроза военной непогоды» долгое время не давала Нестерову сосредоточиться на работе над картиною.